в газете Нижегородский рабочий появилась такая рубрика - театральный городовой, ведет под различными псевдонимами Александр Пашков показалось, что рубрика достойна выделиться в отдельную тему не беда, если будут попадаться и статьи других авторов из Рабочего, главное - про театр
Нижегородский рабочий», №47 (17205) от 13 ноября 2012 Источник:
театральный городовой
Городовой и околоточный в былые годы зорко следили за тем, что происходит в городах и поселениях. Традицию зоркости мы решили усилить и перенести, так сказать, на театральную почву. Мы располагаем несколькими рапортами и донесениями о премьерах и прочих разных событиях театрального Нижнего. Их мы собрали в особую папку «Театральный городовой». А переписал ее давно замеченный в театральных залах Александр Асеевский.
ВУМЕН РЕЖИССИРТ О наступлении стихийных бедствий — потопа, урагана, et cetera — обычно предупреждают. Спешу и я, уважаемые господа, выполнить свой долг наблюдательного городового. Что-то не то прогнило, не то затоварилось, расцвело бурным цветом, как затоваренная бочкотара г-на Аксенова, но в театральной режиссуре досточтимого Нижнего Новгорода, возможно, наступил драматический момент. Так и хочется припомнить песенку полувековой давности, в которой безвестный герой обращался к даме своего сердца, явно имея в виду, что она (дама) занимает ответственное место в социальном устройстве жизни. В песенке, в частности, предлагалось: «Вспомним мезозойскую культуру... как ты мою разорванную шкуру зашивала каменной иглой». Посмотрите, господа, что творится. Вера Горшкова и Ирина Лаптиева заправляют режиссерским хозяйством в «Вере». Причем не без успехов и всегда стремясь поразить чем-то бедных зрителей. В сентябре В. Горшкова созвала свою публику на скоморошеское действо (а кто не знает — скоморохи отнюдь не только веселили честной народ) под названием «Минин». Бразды режиссерского правления,тоже не без успеха, пытается перехватить Надежда Ковалева в «Комедм». В прошлом сезоне она отчиталась спектаклями, а теперь «развела» по сцене своих коллег в «Бешеных деньгах» А. Островского. Опять же по весне Анна Трифонова поставила «Пять вечеров» по А. Володину. И это не все, господа. Елена Фирстова в ТЮЗе презентовала премьеру «Pro собак» и тут же приступила к репетициям очередного спектакля. Ирина Зубжицкая в «Зоопарке» поставила едва ли не лучший спектакль нижегородского сезона «Человек-подушка». В антифеминистической обороне пока еще держатся «академики» — драма и кукольный. Но, по слухам, актриса Л. Штепанова из драмы уже изучает режиссерские премудрости у известного Погребничко, а это, как вы сами понимаете, обещает. Как говаривал один мой сослуживец, феминизм крепчал. Что-то беспокойно на душе. Сколько уже профессий перешло в разряд женских — педагоги-учителя, врачи, журналисты, водители личного транспорта. Но сулит ли нам новые удачи искусство женской режиссуры? Вот в чем вопрос. Рапорт подготовил Аркадий ДЕЗДЕМОНОВ.
ВОТ И «ДЕНЬГИ» ПРИШЛИ — ТОЛЬКО ЭТОГО МАЛО Хорошо, когда есть деньги. И не только в собственном кармане. Комедию А. Н. Островского «Бешеные деньги» любят актеры и зрители, и всякое появление ее на подмостках уже радость. Плохо, что, как утверждалось в известной песенке совет-ских времен, сразу после радости непременно начинаются неприятности. Театральные люди знают, что «Бешеные деньги», как писали уже в давние времена, — это сочные образы и яркость жанровых фигур. Ну, а для зрителя, ясное дело, еще вынь да положь историю любви. На ней-то театры, взявшие к постановке «Бешеные деньги», обычно и спотыкаются. Ну, да, трудолюбивый и расчетливый, но не очень просвещенный в делах амура предприниматель Васильков полюбил Лидию, девушку, как сейчас бы сказали, пребывающую в активном поиске жениха с Рублевки. Сколько раз возникали на сцене эти грабли? Вот строчки еще из довоенной рецензии: «За что Васильков полюбил Лидию, вот эту, казалось бы, циничную, нагловатую, подчас весьма заурядную хищницу? За что же полюбил ее Васильков? Просто за то, что она хорошенькая? И только?» Вопрос, конечно, интересный, но вот в последней премьере «Бешеных денег» нижегородской «Комедiи» ответа абсолютно никакого нет. У Лидии в исполнении Юлии Палагиной суетность есть, чванливость тоже, а проникновенности и грации, без которых мелодия любви какая-то не такая, совсем мало. Получше дела у Дмитрия Ерина, сыгравшего Василькова. Характер своего героя он нащупал, но вписаться в тонкий иронизм «Бешеных денег» не смог: понять, за что же он все-таки полюбил Лидию, никак невозможно. Театралы ждали спектакля по Островскому в «Комедiи» с особым волнением еще и потому, что это очередная режиссерская постановка Надежды Ковалевой. Ей публика симпатизирует — и за актерские ее дарования, и за бунинские «В темных аллеях», и за самоотверженность, с которой она ищет себя в режиссерской профессии. К «выигранным» ее спектакль «Бешеные деньги» не отнесешь. Огня без дыма, а режиссера без неудач не бывает. Поэтому Н. Ковалевой нужно проникнуться убеждением, что в выбранном ею пути будут и тернии, и неудачи. Есть-таки в нижегородских «Бешеных деньгах» герой на зависть: художник Борис Шлямин. Он нашел пару-тройку хороших решений. Например, белый рояль, вытянутый, как сигара, метров на пять. Это растормошило режиссера и актеров на несколько гэгов и легких буффонад. Б. Шлямин еще «модернизировал» некий велоаппарат, похожий по абрису на старый цирковой конно-велосипедный выезд, который все время трассирует по сцене, создавая на ней атмосферу многолюдной жизни… Получается, что деньги вроде есть, во всяком случае, о них в спектакле много говорят. А любви нет, однако.
Нижегородский рабочий», №49 (17207) от 27 ноября 2012 Источник:
театральный городовой Писатели-актеры
Два нижегородских мастера пера: один всероссийски известный, другой чуть меньшего масштаба — практически одновременно попробовали себя как актеры.
Швейцарские берега Волги В августе в гороховецких электричках не найти было вагона, в котором бы не восседали нижегородские актеры. Причина проста: Никита Михалков снимал в Гороховце эпизоды своей будущей картины по И. Бунину — рассказу «Солнечный удар» и страницам небезызвестных «Окаянных дней». Последние, впрочем, предлагалось снимать в Одессе, глубокой осенью, ну а весь волжский антураж «зацепился» за старинную часть Гороховца. То ли сам Никита Сергеевич, то ли его администраторы, но распорядились так, что актерам, приглашенным на эпизоды, до окончания съемок не рекомендовалось распространяться в прессе, что да как происходит на киноплощадках. Журналисты видели, например, народного артиста России Валерия Никитина вышагивающим по направлению к съемочному павильону, в неожиданных костюмах встречались на улочках Гороховца артисты «Комедiи» и т. д. Но и только — подробности у самого Никиты Сергеевича. Самые красивые берега великой русской реки Волги обнаружились, видимо, еще до начала съемок — в… Швейцарии. Вот он, глобализм жутчайший! Но, опять же по слухам, в экспедицию в Швейцарию отправились без нижегородцев. Вернее, только с одним — экс-министр культуры, кинематографист и писатель Владимир Иванович Седов в швейцарских съемках участие принял. Чем это грозит нам? Как говорится, доживем — увидим. Хотя кое-что уже наверняка известно и сейчас. Владимир Иванович принялся за автобиографическую прозу. Первые части повести «Зеленое пальто» и несколько биографических рассказов только что выпустил в издательстве «Деком» (тираж — 1000 экземпляров). Впереди грядут другие части и главы, и мы, глядишь, узнаем из дальнейшего, как там плещется в знаменитых озерах Швейцарии наша ненаглядная краса Волга. Ну, понятное дело, у такого мастера, как Никита Сергеевич, Волга и в Африке может оказаться Волгой. Кстати, вот новость — Вадим Абдрашитов снова на съемочной площадке у Михалкова. На этот раз, кажется, как соучастник (или консультант) сценария будущего фильма. Всем давно известно: любое российское кино Абдрашитовым не испортишь. Но это присказка, а пока — издалека и долго, мимо швейцарских озер и лугов, течет река Волга.
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото из архива В. И. Седова.
Нежность киллера Нижегородец снялся если не в главной, то в центральной роли двух серий (17-й и 18-й) большого телевизионного фильма «Инспектор Купер», недавно прошедшего в эфире НТВ. И фильм вполне профессиональный, и, похоже, публику он собрал у ТВ-экранов немалую, и «наш» в грязь лицом не ударил. Сыграл, во всяком случае, заразительно. О подобном, если такое случается, нижегородские СМИ толкуют дружно, много — да проще сказать, на все лады. Но в случае последнем молчок почти полный и непонятный. А ведь новоиспеченный киноактер из нижегородских пределов — фигура вполне примечательная. Это писатель и журналист Захар Прилепин. В его разнообразнейшем списке трудовых профессий — контрактник и участник чеченских конфликтов, «вышибала» в ночном заведении, могильщик и некоторые другие весьма нетривиальные занятия — теперь появилась еще одна (правда, не в реале, а в киноверсии) — киллер. Ну, современное телекино, известное дело, состоит из умения держаться перед камерой и умения опять же держать одно-два бесконечно повторяемых состояния своего героя, как то мужественность, обаятельную непосредственность, ну и так далее (не даром даже А. Заворотнюк считается успешной актрисой). Редко кому удается пойти дальше этих составляющих кинославы. И вот можете со мной поспорить, но именно Захару Прилепину удалось. Лирические токи, которыми спрессованы лучшие страницы его книг, совершенно искреннее чадолюбие, с которым этот человек проходит по жизни, — все это авторы фильма и разглядели в Прилепине, пригласив его в телесериал. Вообще интересно, как поклонники писателя, подчеркивая его современность, совсем не замечают, что его всегдашний герой — наследник по прямой совсем, скажем, другого отношения к любимой, к женщине, чем это принято сейчас. Помните, у Вознесенского: «Я беру тебя на поруки перед силами жизни и зла… Я беру тебя на поруки перед городом и людьми». Ничего не напоминает, хотя бы из последних высказываний Прилепина? А в «Купере» он сыграл Серого — Сергея Васильева, просто киллера, который случайно столкнулся с маленькой непростой детской судьбой. Ну, сюжет и сказку о том, что и киллеры любить умеют, и киллеры печальны и добры, когда речь заходит о самом главном, — все это оставим на совести и фантазии авторов «Инспектора Купера». После же просмотра серий с участием Прилепина остается несколько другое. У Даля как-то нашел пословицу: «Русский человек без родни не живет». Вот не может Серега — Серый переступить через судьбу ребенка. Не может, и все. Родственники они, а если этого родства у них нет, то и ничего вообще нет. Странно, однако, с таким поворотом сюжета столкнулся в «детективном мыле», но уж что есть. …И шутка напоследок. Действие в «Инспекторе Купере» происходит в некоем городе, в районе, прозываемом Арсенал. Когда-то Серега Васильев провел здесь свое детство, а теперь киллерствует. Ну, в Нижнем «Арсенал» известно что. Поэтому в определенных кругах и анекдот сложился: «Если в «Арсенале» появится Прилепин, значит, это заказ».
Нижегородский рабочий, №50 (17208) от 4 декабря 2012 г. Источник:
театральный городовой Красная Шапочка и пустота
К Виктору Пелевину, 50-летие которого мы недавно отметили, это никакого отношения не имеет. А к Александру Ивановичу Мишину, поставившему спектакль «Красная Шапочка» (премьера состоялась 6 октября) в театре кукол, имеет, и самое непосредственное. Дело в том, что А. И. Мишин, как известно, консерватор — он готов «законсер-вировать» все, что происходит на сцене любимого им театра: технику актерской игры, неизменность жанровых установок, строгие каноны решения мизансцен, ну, и так далее. Собственно, «Красная Шапочка» в репертуаре театра кукол, где спектакли живут лет по двадцать, была и раньше, но поставил ее небезызвестный Вадим Смирнов, отбывающий ныне творческую ссылку в городе Оренбурге, как Пушкин в Кишеневе или Михайловском, укутанный, очевидно, знаменитыми платками, а также вниманием шумной детворы, собирающейся на спектакли труппы Вадима Александровича. «Красная Шапочка» Смирнова — задиристая, шумная, не без каких-то постановочных осечек, очень мудро вписывалась в шварцевскую версию всемирно любимой сказки: жизнь — трудная штука, но если быть веселыми, дружными, заботливыми друг к другу, все за одного, то тогда «нам не страшен Серый Волк». Надо полагать, А. Мишин долго мучился присутствием чужеродного (чужедругого) материала в репертуаре своего театра, пока не решился показать, где должен быть командир (ой, простите, это я вспомнил любимый мною фильм «Чапаев»). Но как бы там ни было, существует на сцене кукольного теперь другая «Красная Шапочка». Какая-то вялая и скучноватая. Она вроде бы весело шагает на встречу с бабушкой, зачем-то в дороге задерживаясь с разными зверюшками, разговаривающими «подстроенными» голосами. Кто-то из театральных людей, стремясь поддержать «Красную Шапочку», бросил фразу, что вот появился на свет спектакль, где все понятно (а «Кошкин дом» или «Сказ о граде Лебединце» — это затуманенные по смыслу работы?). «Красная Шапочка» все-таки сказка, и сказочный воздух хочешь не хочешь должен витать над тем, что «перебрасывают» через рампу актеры. Надо сказать, что такого воздуха совсем мало. Все понятно, а сказки почти нет. Пустота какая-то образовывается. В программке спектакля почти сплошь зна-чатся молодые актеры. Нет, ребята, так, без торжества, без вдохновения, вы далеко не пойдете. Профессионализм набирают дерзостью. А в чем ваша дерзость? Сыграть своего персонажа точно так же, как его играли двадцать, тридцать, сорок лет назад? Гаммы — вещь необходимая, без них как без рук. Но если только их и играть, дела получаются не очень. Впрочем, двоим исполнителям удалось прорваться в хороший спектакль. Художник И. Ко-стрина, как всегда, на высоте. Несколько куко-лок, в том числе Красной Шапочки, просто по-дарок сердца. Ну, а с Волком вообще история замечательная. И кукла удалась, и исполнитель роли Волка Марат Сабиров, как говорят студенты находящегося рядом с театром филологического факультета, в реале молодец. Работает безукоризненно по энергетике, характерности, темпу речи. Сабиров настоящий Волк, продолжающий традиции «волчьей стаи» нижегородской сцены. «Красная Шапочка» — спектакль особый. Он сделан не для простых смертных, а для самой настоящей нижегородской элиты. И не надо вспоминать о губернаторах, мэрах и прочих официальных лицах. На репертуарной афишке кукольного пометка: «Красная Шапочка» — с 3 лет». Но, зная наших сердобольных родителей, неугомонных, как революционный марш, бабушек и дедушек, понятно, что поведут на этот спектакль детей двухлетних, и будут даже отличившиеся — те, что заявятся с полуторагодовалыми. А что у нас с вами есть дороже, ценнее, чем этот трехлетний зал? Для этой настоящей элиты одного консервативного устремления постановщиков спектакля более чем недостаточно. Зал на «Красной Шапочке» (на представлении, виденном мною, точно) не проснулся, не ожил, не задышал и, скорее всего, чувств особых не изведал. Эта публика, если бы она могла, умела, то явно бы выставила за увиденное «неуд». А шутки с элитой, между прочим, плохи. С потери ее доверия начинаются все поражения.
Нижегородский рабочий, №51 (17209) от 11 декабря 2012 г. Источник:
Театральный городовой Трое в лодке, не считая Тургенева И. С.
Пьесу И. С. Тургенева «Нахлебник» в русском театре ставят и играют, хотя и не так часто. Но вот деталь: все знаменитые и заметные постановки «Нахлебника» прославились исполнителями главной роли — беспоместного дворянина Кузовкина. В этой роли были любимы и чтимы публикой и М. Щепкин, и В. Давыдов, и еще немало артистов хороших и разных. Линию удачных разработчиков и воплотителей образа Кузовкина достойно продолжает уже в нашем академическом театре драмы в недавней премьере «Нахлебника» (15 ноября) Валерий Никитин. Он сразу, с первого своего появления на сцене, пробивается к главному в Кузовкине — искренней человечности, и этим «маркером» отмечена вся жизнь его героя в спектакле. В. Никитин играет с некоторым «достоевским» нажимом (память о Макаре Девушкине, видимо, покоя артисту не дает и никогда не даст), но в раскрытии сущности образа он зачерпывает все же глубоко. Роль у В. Никитина получилась такого уровня, который далеко не часто присутствует на нижегородской сцене. Другое дело… Постановщик спектакля Б. Голубицкий как-то абсолютно механически подключил к исполнительской манере В. Никитина две другие актерские группы, плохо друг с другом контактирующие. Одна — это опереточные селяне-пейзане, условные театральные девушки и разная там дворня. Здесь все так стилизовано, что опереточный манерный камуфляж получается. Глядишь на эту группу, и пробиваются опасения, что вот она сейчас вылетит из-за кулисы на чудо-машине времени и сбацает что-то вроде «Свадьбы с приданым». Третья группа одного спектакля — отдельный ударный батальон (мы так повеселим, что «за ценой не постоим») — такие вот разудалые, тоже несколько опереточные, хамлы (от слова хам). Хамлы и есть хамлы, везде: и в Африке, и при крепостном праве тоже хамлы, даже если уездные помещики. К ним в спектакле почему-то присоединился, слился в едином порыве и петербуржский коллежский советник Елецкий, хотя он явно не того поля ягода. В общем, все смешалось в деревенском доме Елецких. «Группа хамов» в исполнении хотя бы тех же А. Фирстова, Ю. Котова, С. Блохина публику веселит и согревает, аки легкий алкоголь. Но, боже мой, где же в этой истории «разместиться» внутреннему трагизму Кузовкина? А Ольга Петровна Елецкая? Так искренне, подкупающе начинает вести эту роль Анна Сучкова. И вдруг во второй половине спектакля все проваливается в тартарары. Кто она, Ольга Петровна, на фоне селян-пейзан и «предводителя» весельчаков-охотников Флегонта Тропачева, абсолютно не понятно. Живьем на сцене я видел «Нахлебника» давным-давно, читал вообще в стародавние времена, вроде бы к какому-то университетскому семинару готовился. И вот перед премьерой открыл тургеневский томик и кое о чем стал догадываться. Например, почему Влас Дорошевич, когда говорил о сыгранных Стрепетовой маленьких людях, подчеркивал, что они вызывают к себе жалость — пришибленные, малоразвитые, и восклицал здесь же: «Но какая совесть! Какая могучая славянская совесть!..» Или русская жертвенность, особенно читаемая и с многочисленных страниц истории, и в сонме человеческих судеб. Об этом и Иван Сергеевич писал. Только все это почему-то напрочь выпадает из спектакля. Даже В. Никитин во второй половине холоднее, однообразнее, чем хотелось бы. Вот и получается: есть лодка-спектакль, в которую, кроме Кузовкина, режиссер Б. Голубицкий усадил еще две группы «товарищей»: опереточных селян и развеселых, игривых, хамоватых уездных помещиков. С Тургеневым от этой рассадки что-то не срастается по-настоящему. Его не то чтобы забыли, но сквозь завесу какого-то беспорядочного игрового действа добраться к нему оказалось сложнее. А так хочется именно тургеневского сердцебиения — «я умоляю доступа без посредников к настоящему».
Рапорт подготовил Василий ПАНИХИДИН (Александр АССЕЕВСКИЙ
Нижегородский рабочий», № 52 (17210) от 18 декабря 2012 Источник:
Театральный городовой И на обломках «Амилькара»
Черт меня дернул как-то перед просмотром в ТЮЗе Ива Жамиака — «Месье Амилькар, или Господин, который платит» — перечитать пьесу, еще в прошлом веке опубликованную. Да еще вспомнился спектакль Дзекуна Саши в Саратовской драме, носившей тогда гордое имя Карла Маркса, но вот сподобившейся одной из первых в стране поставить все еще до сегодняшнего дня шагающего по сценическим российским подмосткам Ива Жамиака. Бес меня попутал. Да так хитро, что от начала до конца тюзовского спектакля я все время мучился: а ту ли пьесу я гляжу? Знакомый «Амилькар» «обогатился» в постановке В. Симакина массой каких-то новых реплик, иногда даже несколько ломающих сюжет, и вообще это напоминало ситуацию, когда просишь и ожидаешь стакан чаю, а приносят химическую кока-колу. В. Симакин на малой сцене ТЮЗа репетировал «Месье Амилькара» десять месяцев. Зная некоторые особенности жизни нижегородских (не частных) театров, скажу честно: это рекорд, достойный если не местной Книги рекордов Гиннесса, то кисти Айвазовского обязательно. Что же так тщательно, месяц за месяцем отстраивал режиссер? Кто-то, может быть, помнит, что «Месье Амилькар» — пьеса-притча с довольно глубокими подтекстами. Впрочем, в последние годы на российской сцене почувствовали, что в творении Ива Жамиака скрыт немалый развлекательно-коммерческий ресурс. И понеслось! В этой группе «гонщиков» оказался и главный автор тюзовского проекта. Скорее именно проекта, а не спектакля. Некоторые сюжетные ходы режиссером-постановщиком упрощены. Психологические мотивации поведения героев сродни тем, что в тонночасах потребляет сегодня массовый ТВ-зритель в «Ефросиньях», «Обручальных кольцах» и прочей «попсогалактике». Причем, как сказал один нижегородский поэт, «есть незыблемые правила, в них не вносит жизнь поправки». Одно из фундаментальных правил сформулировал когда-то Владимир Владимирович (простите, я о другом) Маяковский: «Сделайте нам красиво!» И нам в спектакле ТЮЗа делают это! Очень миленько получается у актрисы театра И. Букловой петь под знаменитый французский шансон, да еще под живые фано, скрипочку и аккордеон. Ах, забыли неизменный беретик для певицы, но беда не велика: костюмов в спектакле много — глаза не соскучатся. Все, что могло восприниматься в «Амилькаре» цинично или агрессивно, в тюзовской интерпретации смикшировано до нуля: зрительниц по большей части, конечно, нельзя беспокоить и травмировать. Смысловые, содержательные коллизии и перипетии сюжета преподносятся постановщиком в урезанном, адаптированном для поп-сознания варианте. Сказать, глядя на артиста А. Шмелева, какую точно драму, боль перенес его герой-художник Машу, ну просто невозможно. По спектаклю это простодушный, обаятельный и не циничный человек. А чего еще надо-то для восприятия? Чего пустоголовые критики и журналисты, к которым причисляю по долгу «городовой» службы и себя тоже, требуют от спектакля, который делает зрителям «красиво»? Ну, а в остальном в спектакле все хорошо, все хорошо… Нет, кроме шуток. Филигранно аккуратен в отстройке образа своего Амилькара А. Чухнов. Он сосредоточен, его работа создает ауру, несет энергетику. Жаль только, что постановщик спектакля «обрубил» все наиболее сложные, те, что не в попсовом контексте, переживания и страдания Амилькара. Рисунок роли нашелся у С. Рязановой — Элеоноры. Хотя обидно: рисунок есть, а истории, пережитой героиней боли — нет. А уж актрисе Д. Андреевой, сыгравшей Виржинию, вообще приятно поаплодировать и поздравить тем самым ее. Прежде всего потому, что у актрисы, по-видимому, это дебют: она еще недавно училась в Нижегородском театральном училище. А еще ее героиня очень уверенно и с хорошим на-строением проводит свою роль. В общем, я, как человек служивый, скажу без обиняков. На месте дирекции ТЮЗа я бы давал публике «Месье Амилькара» раза два каждую неделю. Ну да, получилось попсово и не очень круто. Раньше в театрах такого стеснялись, теперь нет. Красиво же! Такая сказочка, почти русская. Как любил одно время повторять Доренко Сережа: «Не бойтесь русских сказок!.. В конце все обязательно поженятся». Вот Амилькару только это почему-то не удалось. Бывает, однако. Хотя в ТЮЗе этой осенью, после ухода из театра В. Симакина, «Амилькара» решили все-таки на сцене не играть. Новый худрук обещал к концу сезона выпустить новую версию спектакля. А для начала попросил всех его участников-актеров взять в руки подлинный текст пьесы Ива Жамиака — без гигантских сокращений и вписанных В. Симакиным реплик. Действительно, это только в песне-гимне на обломках может что-то там возникнуть вновь. В реальной театральной жизни вряд ли.
Нижегородский рабочий, №53 (17211) от 25 декабря 2012 г. Источник:
Театральный городовой Живи во времени
Раньше было романтичнее и уютнее, что ли. Перед Новым годом — запахи ели и мандариновых корок, потом салат оливье и прибалтийские шпроты, потом игры у горок и горящих электрическими гирляндами елок, потом обязательные новогодние представления для детей. Сегодня — нет, все практичнее, обыкновеннее и отранжированнее: новогодняя реклама, обязательные рейтинги — люди, звери, машины и прочая-прочая ушедшего года, гороскопы, обилие которых похоже на наводнение в Крымске, и календари тоже… Предновогодье раньше — это тихое, а в свободные минуты блаженное ожидание праздника. Предновогодье теперь — это вымученное: «Ой, ну скорее бы Новый год!..» Хотя что толку сравнивать: жизнь все равно настоит на своем. Правда, можно еще пошутить и вместо календаря перелистать какой-нибудь шнобель-календарь («родственник» известной шнобелевской премии), скажем, театральных дат. О, здесь есть где разгуляться! Многие, например, помнят, что любимец нашего детства Горьковский-Нижегородский ТЮЗ открылся в 1928 году, что первые его спектакли игрались на сцене театра драмы и в Канавине во Дворце культуры им. В. И. Ленина. Но дата может зазвучать и по-другому, потому что самые первые спектакли для детей, утренники, стала в Нижнем играть антреприза Н. И. Собольщикова-Самарина, похоже, еще в сезоне 1897/98 года. Показали собольщиковцы детворе тогда три спектакля или даже более. Таким образом, история театра для детей в Нижнем удлиняется на целых 30 лет, и ей исполнится в 2013 году уже не 85, а 115 лет. Впрочем, и это дата не последняя. Если повнимательнее вглядеться в хроники нижегородской сцены, то возможны и новые неожиданности. Во всяком случае, Н. И. Собольщиков-Самарин долгие годы держал детского зрителя на примете, писал специально для этой публики инсценировки и пьесы. В будущем году театральной общественности города можно установить и отметить весьма своеобразный день (к сонму тех, что уже отмечаются) — День снятого спектакля. Партийная и строгая общественность бдительно следила за репертуаром театров. В 1948 году — 65 лет назад — сняли стараниями этих сил с репертуара театра драмы спектакль по пьесе И. Кожевникова «Огненная река», который, по свидетельству современника, «получил, к сожалению, положительный отзыв местной театральной критики». Рано, видать, ребята радовались. «Аналогичная участь постигла пьесу А. Софронова «Карьера Бекетова», — пишет тот же современник. За битого двух небитых дают, как известно. Не знал рецензент, что В. Кожевников и А. Софронов еще себя покажут и как драматурги, и как главные редакторы двух популярных советских журналов… Но снятия того сезона на этом не закончились. Вот горестное признание все того же летописца театра: «Перед закрытием сезона в качестве его последней премьеры театр включил в репертуар пьесу А. Мариенгофа «Белая лилия», которую, как порочную, постигла та же участь». Нижегородец и дружище Сергея Есенина Мариенгоф в 1948 году в городе Горьком! Да еще и с порочной пьесой! Господи, я исходил весь Интернет вдоль и поперек, чтобы найти хоть какие-нибудь следы этого порока. Тишина. Может, кто-нибудь из старых нижегородцев поможет, свяжется с редакцией и кое-что прояснит? Кто-то запомнил какие-то подробности или даже сохранил программку или фото? Получить гриф «порочности» в советском театре могла далеко не всякая премьера (это дело надо отметить — сказали бы в кругу советской интеллигенции, знавшей наизусть Есенина). По-своему это уже выдающийся спектакль. Вообще в городе Горьком партия и ее актив были всегда начеку на счет театров. Не дали сыграть репетировавшуюся «Метель» Леонида Леонова (это впоследствии–то депутата Верховного Совета СССР 5—7 созывов и Героя Социалистического Труда — 1967 г.). Уже в годы моих театральных бдений «прикрыли» в той же драме «Вы чье, старичье?» — спектакль по Б. Васильеву. Не остановила ни слава писателя, одного из соавторов фильма «А зори здесь тихие», ни фронтовое прошлое Степана Петровича Ожигина, очень тепло и искренне сыгравшего главную роль. Степану Петровичу руку помощи протянули коллеги из театра Минска, чье партийное руководство было отнюдь не против произведения Б. Васильева. Но летать дважды в месяц в Минск, чтобы играть там, С. П. Ожигину было уже тяжело, и со слезами на глазах он всегда вспоминал спектакль, который «свернули» в театре драмы. Но самое большое позорище снятия случилось еще ранее. Режиссер Н. А. Покровский, любимый и чтимый в городе (именно из Горького послали документы на присвоение ему звания народного артиста СССР), прочитал в журнале только что опубликованную пьесу М. Булгакова «Бег» и понял, что это именно то, что он обязан поставить на сцене. Вот здесь-то в бой и пошли партийные функционеры. Их борьба увенчалась невиданным успехом: Н. А. Покровский вообще уехал из Горького в Сталинград. Одна из актрис тамошнего театра была замужем за секретарем обкома партии, и была надежда, что «Бег» все-таки можно поставить там. История эта требует отдельных красок. Но в итоге «Бег» в Сталинграде был поставлен, и вся советская театральная страна ездила в город-герой на Волге, чтобы его посмотреть. Получается, что театральный М. Булгаков послевоенных лет начинается в Сталинграде. Мог бы в Горьком, но писателя и его трубадуров вовремя заметили и остановили бдительные люди горьковского театра. Хотя не о них же речь. Ну почему бы театралам и театральщикам один день в году не посвятить тем, снятым, в назидание о том, что жить по совести не запретишь никогда и никому? А Новый год — что ж, и календари тоже: «Умирают — в пространстве, живут — во времени».
Нижегородский рабочий», № 2 (17213) от 15 января 2013 Источник:
Театральный городовой В Нижнем орудует стая волков
В советские времена это называлось коротким выразительным словом — чёс. В театральной среде его понимали (и принимали!) очень просто: есть лето, есть весна, а есть Новый год, вот он то и дает возможность актерам в социалистических производственных отношениях ни с того ни с сего получить живые деньги. Это было вроде НЭПа в оковах социалистической экономики. Одна знакомая актриса признавалась мне во времена оны: «Вот отработала на елках, купила новые финские сапоги, и еще немного осталось». В предновогодье и, по-моему, десять дней нового года (столько длились школьные каникулы) наблюдалась интенсивная актерская миграция: каждый божий день из родного театра актерские ручейки текли в какой-нибудь ДК, потом еще куда-то, и от фраз вроде «Ну-ка, елочка, зажгись!» к концу рабочего дня некоторым служителям Мельпомены становилось плохо. Хотя, если честно, не все было так обескураживающе. Советские новогодние представления для детей отличали по крайней мере два неплохих качества. Во-первых, был стандарт — и Дедушек Морозов, и Снегурочек, и прочих зверушек всегда изображали актеры, что, в общем-то, обеспечивало хоть минимальный профессиональный интерес. Сегодня, увы, новогодний спектакль за рамками театров ничего подобного не гарантирует, можно попасть со своим чадом в такую «сказку», что лучше было бы посидеть дома. Во-вторых, советские елки обеспечивал волшебник — это была забота и работа профсоюзов. Отсюда и билеты на елку определялись не по цене, а, как говаривали, «от работы папы, мамы, дедушки и бабушки», и новогодние подарки, естественно, для потомства членов профсоюза, были обязательными и бесплатными. Ныне профсоюзы скрылись где-то в горячечном капиталистическом тумане, и очень многие папы и мамы в предновогодние дни занялись бухгалтерскими подсчетами: может, купить билеты на елку не сюда, а туда — дешевле станет — и без подарка? Переход, почти повсеместный, на елочное самообеспечение сильно поубавил присутствие детей на новогодних представлениях (хотя, может, во всем виновата демография — детишек стало меньше). И театры, и театральный люд задумались: что же делать, куда и как нам плыть дальше? Есть театры, которые от специальных елочных представлений отказались. Театр драмы, например. Появились театры, которые стараются дифференцировать своих зрителей по возрасту и играть для каждой возрастной группы отдельно, — «Вера», «Комедiя». Если в советские времена существовали так называемые «спецы»: сценаристы, постановщики – такая небольшая группа монополистов «новогоднего дела, то сегодня заметны крохотные поползновения конкуренции у мастеров искусств, представляющих детишкам новогодние сказки. Глядишь, у детей наших детей появится возможность видеть действительно не просто новогодний конвейер всевозможных представлений, не затрагивающих никаких струн души, а притягательное и запоминающееся волшебство. Ну, до этого, если честно сказать, еще далековато. Хотя именно среди актеров было и есть немало исполнителей, с исключительной трогательностью относящихся к своим «детским» сценическим обязанностям. Понятно, Дедам Морозам не особенно есть где разойтись — им не характер, им стать надо играть. Да и у Снегурочек судьба незавидная — как сказал мне один знакомый малыш об увиденной им в спектакле Снегурочке, «она как в рекламе». Сценические легенды среди этих знаменитых новогодних персонажей, увы, пока не творятся. Зато у других… Вы заметили, как в прошлом веке Котеночкин и Папанов дали старт «волчинизации» и нашей театральной сцены тоже? О, какие замечательные Волки проявились в наших детских спектаклях! Саша Носов в куклах — упоительный и самый обаятельный. Владимир Берегов, Александр Айрапетов — это «волчья» гвардия ТЮЗа. Константин Еремеев — задумчивый Волк «Веры». Да в каждом театре за последние годы взрастили своих Волков — эксцентричных, стильных, добродушно-глупых, заводных и головотяпистых, хотя и не только. Одна актриса, рекомендуя мне своего сценического партнера по «волчьему» репертуару, заметила: «Это у него почти гамлетовская роль». Я подумал и решил, что преувеличения здесь нет. Какой-то механизм нашей российской жизни сработал так, что со времен перестройки и поныне главным сказочным фольклорным героем (и детских новогодних представлений тоже) стал волк. Не лиса, не Иванушка-дурачок, не волшебница-щука, не заяц и не кто-то иной, а волк — страшный и нелепый. В Гражданскую вся страна запела «Яблочко», мы же четыре десятилетия упиваемся «волчьим парадом». Хотя последнее, конечно, не тема моего рапорта. В конце прошлого года у нас в Нижнем объявился еще один Волк исключительных качеств — боевой, настырный, как активист партии (не пишу какой, чтобы избежать судебных исков). Еще этот Волк хоть и грозный порой, но до удивительности какой-то… — не знаю, как даже сказать точнее, — веселый и свойский. Это все о Марате Сабирове и его Волке из «Красной Шапочки» в куклах. Этот Волк стоит игры и свеч, ходить можно только на него одного. Я даже подумал, что, будь моя воля, я бы учредил что-то вроде специальной медали «Лучший Волк Нижнего». А что? Но воли нет, потому Волка можно сегодня только видеть. Хотя и это немало. Рапорт начинался с упоминания новогодней театральной сцены. Но все кончается. Как написал когда-то Токубоку: «Новый год наступил. Мы опять побрели всё по той же печальной дороге».
Нижегородский рабочий №4/17215 от 24.01.2013 г Источник:
Театральный городовой Ушаков за Ушакова
В стародавние советские времена, когда проводное радио бубнило на каждой кухне и прихожей, собираясь на работу и зашнуровывая туфли, я вдруг остановился, прислушался и так, стоя, как провинившийся ученик, провел не менее получаса. Мне показалось, что откуда-то знакомый голос из радио рассказывал удивительную историю. О своем детстве и репрессированном отце, об обыске энкавэдэшников и аресте близкого человека, о годах своей юности, когда приходилось скрывать факт принадлежности к семье врага народа, о всяческих прошениях о смягчении участи отца и, наконец, о долгожданном известии о его полной реабилитации. Собственно, таких историй каждый из нас в перестроечные годы уже знал, в том числе по рассказам близких, более чем достаточно, в «Архипелаг ГУЛАГ» не надо было заглядывать. Но в радиорассказе меня подкупило множество пронзительных деталей: с одной стороны, это надо было пережить самому, с другой — суметь эти факты пронести и сохранить в памяти через гущу лет.
Спустя какое-то время этот же самый радийный голос вдруг поведал об Антонине Николаевне Собольщиковой-Самариной. Актриса, конечно же, божьей милостью, и в радиорассказе сохранялся пиетет восхищения и преклонения, но вместе с тем Антонина Николаевна представала человеком очень живым, которому не только все человеческое не чуждо, но в этом просто растворялась большая жизнь большой актрисы. Речь, кстати, шла в тот раз об ипподроме и скачках, и рассказчик точно «расчертил» все силовые линии эмоций тех памятных ему часов. К этому времени я уже знал, что рассказчик — Святослав Михайлович Ушаков — многие годы актер театра драмы. Правда, кроме этих, других знаний у меня почти что не было. Как театральный зритель я увидел только окончание, хвост актерской карьеры С. М. Ушакова, и в этом мне ничего особенного не запомнилось. Еще говаривали о С. М. Ушакове как о коннике и «лошадином знатоке». После услышанного мною его рассказа о репрессированном отце, который был, похоже, известным ветеринарным врачом и крупным специалистом по коневодству и тоже любил лошадей, знал в них толк, я подумал о благости семейных скреп. «А может быть, любовь передается по наследству?» — записал я в своей записной журналистской книжке. Но, каюсь, на долгие годы забыл об этой пометке. А вспоминать, к счастью, пришлось и приходится ныне. Актеры, после трудов долгих и праведных оставив сцену, по-разному себя ощущают и ведут тоже. Конечно, есть мемуаристы, им хвала и честь. Но Святослав Михайлович, решившись писать о театре, придумал… свой собственный жанр. В нем как-то чудно переплелись собственные впечатления, памятные эпизоды и четко сверенная по документам, разным источникам биографическая канва героев его очерков, коллег по сцене. Так случилось, что в Горьком — Нижнем Новгороде театроведения как такового нет и не было никогда, хотя бывали времена, что в нижегородской театральной критике трудились перья воистину золотые. Но историю театра еще надо собирать, вписывать в общероссийский контекст, осмысливать, и здесь терра инкогнита. Да и просто сложно из сегодняшних десятых узнать что-нибудь о блистательном Н. А. Покровском, легендарном В. А. Соколовском или неповторимом десятилетии службы на горьковской сцене В. Я. Самойлова. До недавнего времени можно было только что-то собирать по разбросанным там и сям рецензиям, упоминаниям и прочее, если бы не героический и притягательный поступок С. М. Ушакова. Под одной обложкой своей книги «Театральные портреты» (2007) он собрал 30 своих очерков о коллегах-актерах, среди них имена, на которых стоял и держался театр многие десятилетия: Собольщиков-Самарин, Вашурина, Дворжецкий, Хлибко… Получилась такая редкостная театральная энциклопедия. Театральные книжки в последнее десятилетие в Нижнем появлялись — мемуары, воспоминания, театральные хроники, но только одна из них, книга С. М. Ушакова, обладает уникальным набором качеств: она и о пережитом — искренне и с любовью, с верой в театр, и как бы еще и коллекция из тщательно отобранных, сверенных по разным источникам фактов нашей театральной жизни. Не книга, а находка для любого человека, интересующегося театром. И это находка на многие годы вперед. Надо сказать, что актерский стаж у Святослава Михайловича большущий — на профессиональной сцене с 1948 года, после окончания Щепкинского училища был принят в труппу Горьковского театра драмы. Коллеги в прошлом году 1 февраля отметили его 90-летие. Но, как пелось в задорной советской песенке, «нам года не беда», и закрывать список сыгранных на родной сцене ролей Святослав Михайлович, похоже, не собирается. В первой премьере этого сезона, в «Нахлебнике» по И. С. Тургеневу, С. М. Ушаков появился не в зрительном зале, а на сцене в роли Анпадиста — смешного, перепуганного немца-портного. Эпизод небольшой, но, как и золотник, дорог, потому что получился совсем не проходным. А в паре с С. М. Ушаковым выступил… Ушаков Павел. Похоже, у последнего — выпускника Нижегородского театрального училища — это самая первая роль на профессиональной сцене. Некоторые театралы пророчат этому пареньку из Сарова хорошее сценическое будущее. Во всяком случае, совпадение замечательное: первая роль Ушакова — как бы из рук… самого Ушакова, не родственника, а однофамильца, но все равно приятно. Самое главное у Павла уже случилось, дальше остались сущие пустяки — успешно проработать на сцене лет пятьдесят и написать хорошую книгу. А Святослав Михайлович своим замечательным возрастом, своей доброй памятью и пером, своим присутствием на сегодняшней сцене просто согревает нас всех, мне кажется.
Нижегородский рабочий №6/17217 от 29.01.2013 г Источник:
Подмостки Возвращение «Мещан»
Премьера спектакля по пьесе Горького готовится в театре драмы «Разве мы не мещане? Разве мы не пытаемся сохранять наши внутренние домашние устои и то, к чему мы привыкли?» — этими вопросами задавался известный московский режиссер-постановщик Вадим Данцигер перед тем, как взяться за работу над известной пьесой Максима Горького. Премьеру горожане увидят 31 января на сцене Нижегородского государственного академического театра драмы.
Дамоклов меч постановки Товстоногова У «Мещан» непростая и странная судьба. Как рассказала руководитель литературно-драматической части театра Елена Чернова, в дореволюционной России подобные спектакли могли вызвать волнения, а в одном из провинциальных городов показ пьесы закончился демонстрациями и арестами. Цензура вымарывала большие куски из текста. В советские и постсоветские времена «Мещане» лет на 40 оказались под негласным запретом уже по другой причине — никто из режиссеров не решался повторить легендарную постановку Георгия Товстоногова 1966 года. Долгое время за пьесу практически не брались. Возвращение «Мещан» стало знаковым событием для театра. Ведь именно этот спектакль стала первой пьесой Горького, поставленной на нижегородской сцене в 1902 году — через год после ее написания. — Когда мне позвонил художественный руководитель Нижегородского театра драмы Георгий Демуров и предложил «замахнуться» на «Мещан», я попросил дать мне время, — вспоминает Вадим Данцигер. — Дамоклов меч знаменитой постановки Товстоногова висел надо мной, и решиться на то, чтобы обратиться к этому материалу, было сложно. Не хотелось войти в конфликт и сравнение с этим легендарным спектаклем. Но, поработав с пьесой и перечитав ее раз 15 подряд, я пришел к мысли о том, что сейчас другое время, другая эпоха, но произведение остается таким же актуальным, как и в начале ХХ века. Нужны просто другие смысловые акценты и другая трактовка персонажей. По словам Данцигера, ничего негативного сегодня нет и в самом определении мещанства — это всего лишь некое сословие людей. И большинство проблем, с которыми сталкиваются герои пьесы, актуальны и сегодня. Именно это режиссер постарался донести до зрителя. Кстати, для Вадима Иосифовича это первая работа с творчеством Горького. — Сначала мое знакомство с этим писателем произошло в школе, затем в театральном училище и в институте, только в рамках программы, — продолжает Данцигер. — Я был молодым и амбициозным и относился к нему крайне легкомысленно, считал, что театр должен заниматься пьесами современных авторов — тем, что рождает время. Постепенно я понял, что это было ошибкой. Учиться все равно нужно на классическом материале, где поднимаются вечные темы. И я благодарен за возможность поставить «Мещан» на родине Горького, в театре, носящем его имя. Режиссер не ставил перед собой цели конкурировать с постановкой Товстоногова, попытавшись подойти к пьесе с «чистого листа» и по-другому расставить акценты.
Сцена стала ковчегом
Зрителей ждет множество неожиданностей, и одна из них — оригинальные декорации, созданные московским художником-постановщиком Андреем Климовым, который и раньше сотрудничал с Нижегородским театром драмы. Одна из нестандартных находок — образ ковчега, символизирующий неспокойность и шаткость. Климов предложил ассоциацию жизни семьи Бессеменовых и того странного времени, когда «все рушится», с накренившимся кораблем и изготовил макет «заваленной» сцены. Режиссер согласился с этим вариантом, хотя он оказался достаточно затратным — по сути, пришлось повторить планшет сцены под углом. Не так просто будет и с роялем, однако всех секретов Данцигер раскрывать не стал. Режиссер также взял на себя смелость доработать линии некоторых персонажей, которые у Горького не были прописаны. Например, в пьесе указано, что дочь Бессеменова Татьяна — учительница, но что она преподает, не упоминалось.
— Мы долго пытались ответить на этот вопрос и пришли к выводу, что Татьяна — учительница музыки, — говорит Вадим Иосифович. — Как только мы это поняли, все встало на свои места, пазл сложился. Своя сюжетная линия будет и у актрисы, играющей безымянную героиню, обозначенную как «Баба». В пьесе она появляется лишь один раз на несколько секунд в начале второго акта. Вадим Данцигер посчитал, что образ сердобольной женщины, но при этом воровки, очень интересен. Бабе придумали целую историю, чтобы показать ее одиночество и поведать зрителю о ее судьбе. Эту роль играют молодая актриса Маргарита Баголей и студентка Нижегородского театрального училища Виктория Беликова. Коллектив театра надеется не разочаровать зрителя и музыкальным сопровождением постановки. Труппа работала совместно с композитором Михаилом Хейфецом. В спектакле прозвучат три романса начала ХХ века, которые также исполнит Маргарита Баголей.
Код костюма
Выбор актеров, по словам Георгия Демурова, практически не вызвал споров, как это обычно бывает. Вадим Данцигер посмотрел несколько спектаклей с участием нижегородцев, кроме того, в пьесе четко прописан возраст героев. Впрочем, для многих стал неожиданностью выбор заслуженного артиста России Сергея Блохина на роль Бессеменова. Он намного моложе своего героя, но, по мнению режиссера, у него есть все возможности взять на себя силы сопротивляться действительности, в нем ощущается темперамент и характер еще не старого, крепкого мужчины, который пытается бороться за свою семью. Кстати, изначально Данцигер предлагал сыграть главную роль Георгию Демурову, но тот отказался, считая это ошибкой. В постановке заняты заслуженные артисты России Тамара Кириллова, Александр Сучков, Юрий Котов, Раида Божко, артисты Вероника Блохина, Николай Шубяков, Вера Фокова, Валентин Ометов и другие. Костюмы для постановки также создавал Андрей Климов. Он решил отказаться от детальной исторической реконструкции и разработал эскизы стилизованных нарядов, внеся и часть своей фантазии. По его мнению, костюм должен нести некоторую смысловую нагрузку, раскрывая характер персонажа. — Это определенный код, который всегда интересно рассматривать и разгадывать, — считает Елена Чернова. Впрочем, оценить декорации, костюмы и работу труппы предстоит самим зрителям.
Надежда КЕЙ. key@nrnnov.ru Фото автора и из архива Нижегородского государственного академического театра драмы.
Кстати Георгий Демуров также поделился планами на будущее. В ближайшее время в театре начнется работа над пьесой Шекспира «Двенадцатая ночь».
Сюжета о том, как какой-нибудь российский умелец перебрал свою «Ладу-Калину» и превратил ее в 600-й «Мерседес», по нашему ТВ я еще не видел. Наверное, просто потому, что работа эта непростая, хотя безумство храбрых у нас, на тех же волжских берегах, еще не перевелось. На подобный шаг отважился новый главреж театра юного зрителя Виктор Шрайман. Год назад тогдашний худрук ТЮЗа Виктор Симакин (преемственность, как видим, есть уже в имени) поставил спектакль по давным-давно знакомой пьесе Ива Жамиака «Месье Амилькар, или Господин, который платит». Давнее путешествие этого произведения по сценам страны подвигло В. Симакина на несколько нестандартных ходов — пьеса была сокращена, в спектакле добавились многочисленные реплики самого постановщика и даже целые сцены (так, юные парижане на малой сцене ТЮЗа мечтали приехать в Россию и сходить в Нижнем Новгороде именно в ТЮЗ — этим, очевидно, подтверждались великие слова Александра Грибоедова о смеси, которая посильнее, чем «коктейль Молотова», — французского с нижегородским). В спектакле В. Симакина были и другие качества, по которым с ним абсолютно не жалко было расстаться навсегда. Но новый главреж пошел другим путем: почти с тем же актерским составом он стал... репетировать «Месье Амилькара» заново и неделю назад (22 января) сыграл премьеру. Чтобы представить сложность подобной модернизации, еще раз подчеркнем — речь шла о спектакле, уже заигранном на публике. В спектакле, который актерами, его участниками, уже был как бы прожит. Все было против переделки, кроме одного отчаянного постулата — дело мастера боится. И В. Шрайман доказал, что и в этой вроде бы безнадежной ситуации свой шанс он умеет не упустить. Если вы смотрите многочисленные телевизионные мелодрамы — сериалы, то помните, что собираются, «склеиваются» они из многочисленных и по сути бесконечных эпизодов «превратностей судьбы» героев. Прежде всего В. Шрайман делает из пьесы Ива Жамиака самую настоящую, самую типичную мелодраму. Мелодраматические акценты гуляют по нашим театрам и спектаклям свободно и легко, но вот мелодрама, как говорится, в чистом, рафинированном виде — здесь какая-то стеснительность трепещет. Вроде того, что в Одессе все так могут, но стесняются (хотя на всех ТВ-каналах, верно, и могут, и не стесняются). Плохих жанров нет. И «Месье Амилькар» заиграл в новой постановке ТЮЗа всеми мелодраматическими порывами. С легким акцентом юмора. С легким налетом гротеска в актерской игре. Это так — для контраста, для зрителей, которые потребовательнее. Естественно, старый знакомый наш Амилькар — тот же артист Анатолий Чухнов — преобразился. Теперь это не человек, который проводит безжалостный, жесткий и в чем-то бесчеловечный эксперимент, а человек, который упустил свое богатство домашнего, семейного счастья. Вот так упустил за здорово живешь. Пытался он оправдать себя задуманным и исполненным экспериментом, да где там — финита. А счастье семейных уз, дружбы, взаимной любви и привязанностей было так возможно, так близко, так трепетно. Ах, Амилькар, Амилькар!.. В. Шрайман не только вернул на нижегородскую сцену мелодраму в таком полном объеме, но и (разрешите шутку) сделал самый президентский нижегородский спектакль — о безусловном торжестве семейных ценностей. Ну, а если без шуток, то постановщик очень грамотно «выводит» на сцену каждого участника спектакля, нигде не нарушая вкуса и добиваясь живой, не кричащей, без театральности интонации. Жест у актеров В. Шраймана — вообще тема особая. Юные театроведы, где вы? Актерскую игру жестом, которую культивирует, похоже, новый тюзовский главреж, надо бы списать, это любопытно. Как результат, актеры в новой версии «Месье Амилькара» радуют все без исключения, но некоторые особенно. Ирина Долганова проводит свою роль в таком хорошем рисунке и замечательной энергетике. Анатолий Чухнов проделал колоссальную работу, «перемонтировав» своего героя, и везде, в каждом эпизоде, в каждом «кусочке» роли сохраняет подлинность и человеческую «незастывшесть». В новой версии просто заново родился герой Александра Шмелева — артист сыграл роль на художественном подъеме. Диана Шрайман сделала свою героиню просто и красиво. Хотя и ей, и всему спектаклю не хватает какой-то мелодраматической густоты. Видно, рамки достройки, перестройки, переделки в реальности существуют, ощутимы. И В. Шрайман ограничился тем, что мхатовские старики и называли цветом пьесы и ее дикцией. Дальше, вероятно, будут опыты постановщика с другой драматургией. Интрига внесена... Так вам не нравится «Лада-Калина»?..
Нижегородский рабочий, №8 (17219) от 5 февраля 2013 г.
Источник:
Театральный городовой На волшебников надейся...
В начале нынешней зимы две спящие красавицы сначала заснули, а затем благополучно воспряли ото сна (не обошлось без поцелуя и крепкой-крепкой любви) на сцене двух нижегородских театров — ТЮЗа и «Веры». Но если тюзовская спящая красавица прибыла к нам, похоже, из туманного Альбиона, то «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» — это наше все, это Александр Сергеевич Пушкин. Его сказки все чаще и чаще оказываются востребованы российским театром, а «Царь Салтан» в «Вере» сохраняется в репертуаре с прошлого века — с 1999 года. И есть за что лелеять и пестовать этот спектакль, в котором самым замечательным образом соединились пушкинское слово, пронзительные интонации музыки, феерические по ощущению национального орнамента костюмы, мягкая пластика и проявление легкости у актеров на сцене. Последнее, наверное, происходит с некоторыми из нас: когда читаешь детям пушкинскую сказку и вдруг чувствуешь какой-то подъем, легкое головокружение от пушкинской образности, изящества, душевной благодати. Что бы там ни говорили и как бы ни шутили по поводу «нашего всего», а в Пушкине обязательно живет наше сердце. Нового Пушкина в «Вере» — «Сказку о мертвой царевне» — поставила режиссер Ирина Лаптиева. Она-то склонна ко всякого рода организации «приключений» слова на сцене. Именно она так любопытно придумала среду, всякие мизансценические условности, инсценируя прозу Степана Писахова, Булата Окуджавы, наконец, знаменитые-презнаменитые стихи Корнея Чуковского. В каждом спектакле у нее очень неожиданные, живые, улавливаемые публикой связи между партитурой слова и ее догадок, доводок к тому, что важно не только услышать, но и увидеть. Здесь бы и карты в руки режиссеру. Но есть, как ни крути, уже найденный сценический ход прочтения Пушкина в «Царе Салтане», а дважды в одну и ту же воду... Так по всему и выходило, что надо повторяться. Поначалу в спектакле «Сказка о мертвой царевне» все так и случалось. Вернее — без обид, господа актеры и театральные деятели, — получалось «тех же щей, да пожиже влей». Хотя нет, художник Наталья Белова, пусть и не во всех костюмах, но верна себе: вкус, эстетически многомерная орнаментальность — да просто все сделано с любовью и душой. У И. Лаптиевой была еще одна сложность. Сегодняшние дети — полноправные воспитанники анимационного полнометражного кино. Они так вжились в «мультичные» приключения Ильи Муромца и прочих героев нашего фольклора, что вывести их на иную дорожку визуального восприятия сказочного действия — довольно трудная, едва ли выполнимая в условиях театра задача. В общем, и здесь И. Лаптиева со коллеги сдались: детки, а также их родители получили ироничный наигрыш в мультупаковке. Одна финальная сцена свадебки, где семь богатырей «принарядились» в семь красавиц, чего стоит. Нет, со вкусом здесь все в порядке, но вроде бы у Пушкина Александра Сергеевича было что-то иное. А что? А вы знаете, ведь нашла И. Лаптиева это что. Чудный наш философ Е. Н. Трубецкой написал когда-то работу «Иное царство и его искатели в русской народной сказке» и подметил в ней кое-что важное. «Как же отразилась русская душа в русской народной сказке?» — спрашивал он. Хотя здесь-то мы кое-что знаем и сами: не случайны все эти волшебные щуки, которые умеют все устроить и организовать, и прочие сивки-бурки. Вот прислушайтесь к словам Е. Н. Трубецкого: «В русской сказке мы имеем яркий образец мистики пассивных переживаний человеческой души... В ней сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше и при этом совершенно забывает о своей, личной ответственности. Где светлые силы дремлют и грезят, там темные силы действуют и разрушают». И вы знаете, первым, кто стал сопротивляться вот такой пассивности и личной безответственности в сказках, был наш Александр Сергеевич. Каким-то образом режиссер-постановщик и участники спектакля «Сказка о мертвой царевне» об этом догадались и внесли в спектакль очень важное. В спектакле после «сватовства» семи богатырей царевна — Александра Трушкина — отчаянно плачет и объясняет, что она уже невеста. Значит, любовь в ее душе угасла не совсем или совсем не угасла, и она готова за нее бороться. А. Трушкина — вообще лучшая в спектакле. Мягкость, обаяние, подкупающая теплота в реакциях сопутствуют ей. В этом ощутимо проигрывает актрисе королевич Елисей — Денис Зиненко. На волшебников надейся, но сам не плошай. Спектакль «Сказка о мертвой царевне» все-таки оказался не повторением пройденного или каким-то стилистически модным прочтением сказки, а пробился-таки к мудрой и заветной пушкинской мысли. Вы думали, что русские сказочные герои спят и спят да на печи лежат? Как сказал один российский златоуст, которого в эти дни часто вспоминают и цитируют: «Нет, ребята, все не так. Все не так, ребята!»
Нижегородский рабочий, № 10 / 17221 от 2 февраля 2013 Источник:
Театральный городовой Жалоба на самого себя
«Считайте годы по веснам!» — убеждал когда-то поэт Юрий Адрианов. В этом призыве была своя правота, но летоисчисление в нашем те-атре, например, давно перешло из оптимисти-ческого в мифологическое. Десяток лет назад была запущена «мифологема»: Нижнего нет и не существует на театральной карте России. Правда, вывод об отсутствии Нижнего на российской театральной карте как-то не срастался с реальной жизнью. Нижегородские театры стали ездить хоть на малые, кратковременные, но гастроли по российским городам (в том числе и в Москву), участвовать в различных театральных фестивалях от Иркутска и Ярославля до Мелехова и Питера и находили очень теплый прием и зрителей, и критики. Чеховский фестиваль в Таганроге надолго запомнится в академической драме — спектакль «Дядя Ваня» то и дело взрывался аплодисментами собравшихся в зале. Не знаю, ведут ли в драме условную «Гостевую книгу», но за последние годы в нее можно занести весьма лестные высказывания об их спектаклях нескольких именитых зрителей. Аргумент об отсутствии в Нижнем «Золотых масок» действовал весьма исправно в качестве под-тверждения мифа. Но и тут как посмотреть. Два спектакля в драме — «Гранатовый браслет» и по «Утиной охоте» А. Вампилова — поставил лауреат, по-моему дважды, «Золотой маски» Алексей Песегов. Да и сама «Золотая маска» в Нижнем есть и ждет своего выставочного, для публики, часа в театре «Комедiи» — за многолетнюю работу, в том числе в нижегородских театрах, главного режиссера Семена Эммануиловича Лермана. Время потребовало новых, более усовершенствованных мифов. И свершилось. В самом конце прошлого года местные информагентства разнесли «радостную» весть, почерпнутую на одной из пресс-конференций: театральная жизнь Нижнего Новгорода наблюдается, но похожа на спокойную, тихую, болотистую реку. Театральная жизнь имеется, но такая уж замухрыжисто-провинциальная, что полный отстой, ребята. Сравнивать театральную жизнь столицы, а это, по разным подсчетам, от 60 до 300 театров, несколько театральных вузов, конкурсно-фестивальный эпицентр, кино-производства, штампующие притягательное для актеров «телемыло» (и не только, впрочем), «собрание» всех лучших режиссерских сил, приученность к зрелищам и действам публики — так вот, сравнивать этот объем даже с театральным ресурсом провинциального мегаполиса — смешно же просто. Вот вам краткий перечень из самого последнего театрального возмущения против объявленной в Нижнем провинциальной тишины и спокойствия:— неожиданный по энергетике и силе воздействия спектакль «Человек-подушка» МакДонаха (театр «Zooпарк»), жаль, играют редко; — хорошая по высоким профессиональным меркам работа Валерия Никитина в «Нахлебнике» (театр драмы);— исключительно энтузиастически (редкое единодушие) принятая первыми зрителями премьера «Мещан» (театр драмы);— уверенно, добротно выстроенная, не без интересно обнаруживающихся подтекстов «Сказка о мертвой царевне…» (театр «Вера»). Список может быть продолжен. И мораль очень проста: дело не в якобы безысходном провинциализме наших театров, а в глухоте и равнодушии, безынициативности, неактивности самих нас, зрителей. Если решать, кто из двух сторон более провинциален — наш театр или мы, то вывод, по-моему, очевиден: мы сами плохо любим наш театр. Раньше ведь как было: театр нашим любопытством, энтузиазмом, интересом словно бы поднимался на воздушную подушку и стремительно «въезжал» в наши переживания. Сегодня корабль театра плещется лопастями и безутешно недосчитывается былых и новых поклонников. Словом, прав был один из апологетов соцреализма: «Сердца, не занятые нами, немедленно займет наш враг». Ну, предположим, не враг, а так: развлекуха там разная, что воспринимается и подается полегче да пожиже. Потому что сходить в театр — это не так круто, как в дорогостоящие фитнесы, СПА, дансинги и прочее, но все-таки еще имеет вес. Вот жаль только, что жизнь театральная у нас провинциальная… И так далее. Новый миф попадает в цель, а значит, работает и будет работать. Мы вот с десяток лет думали, что нас нет на театральной карте. Теперь, очевидно, подхватили думы про то, как тиха провинциальная наша жизнь. Хотя, может быть, кто-то и догадается, что провинциализм как таковой вообще-то начинается не на сцене, а в наших с вами головах. Мы плохие, провинциально-равнодушные зрители.
Нижегородский рабочий, № 14 / 17225 от 26 февраля 2013 Источник:
Театральный городовой Обратный маршрут
В былые времена театральная жизнь об-устраивалась так, что ни единый волос не мог упасть с головы без разрешения и команды управляющего органа культуры. Правда, это касается основных «кровеносных сосудов» нашей недореформированной по сути дела театральной системы, а вот на так называемом капиллярном уровне… Здесь, ребята, сегодня интересно. Меньше чем за пять дней в Доме актера дважды собирались толпы публики. Дело дошло до того, что перед вечером памяти Леонида Енгибарова администратор встречала гостей в нижнем фойе, извинялась и просила запозднившуюся публику прийти в следующий раз — свободных мест больше не было. Нечто подобное произошло и на концерте солистки камерного музыкального театра Ларисы Назаровой. В одном случае актеры нижегородских пластических театров, студий, циркачи показали кое-что в память о любимом актере и клоуне. В другом — история еще более удивительная. Более двадцати сезонов существует в Нижнем камерный музыкальный театр. Его учредитель — администрация Нижнего Новгорода — помогает коллективу, хотя, очевидно, может совсем немного. Театр сам прокладывает свой маршрут: решился на аренду нового помещения «на окраине» — во Дворце культуры «Красное Сормово», практически сам, через кассу, зарабатывает деньги на премьеры, создание новых спектаклей, вырабатывает совершенно оригинальные формулы своего «репертуарного поведения» и общения с публикой. Сейчас модно крутиться вокруг цифры «100»: сто лучших фильмов мирового экрана, сто лучших советских кинолент, сто произведений мировой классики, сто произведений русской классики. Министр культуры В. Мединский предлагает создать сайт, на который выложить лучшие (вероятно, опять сто) спектакли. Уже поговаривают о ста шедеврах мирового изобразительного искусства, которые надо знать и хранить в сердце, как «Отче наш». В общем, грохнем по сто! (Это совсем не то, о чем вы подумали, увидев приличную закуску.) Камерный музыкальный, между прочим, дав-но овладел этой стратегией. Они часто поют и играют мейнстрим, но не простой, а классический. Та же Лариса Назарова в своей программе «Память сердца» в Доме актера спела песни и романсы, популярные у нашей публики в 40-е, 50-е. Да, ретро, но когда вы сегодня в двадцатый раз смотрите «Белое солнце пустыни», уж не думаете ли вы, что подключаетесь к современному кинопроцессу? Еще три или четыре концерта — больших и поменьше, подобных программе «Память сердца», — хотел бы ка-мерный провести этой весной в Кремлевском концертном зале и Доме актера. Когда-то, в конце 20-х годов прошлого века, труппа Н. И. Собольщикова-Самарина боролась за «окраинного» зрителя. Зимой на санках-розвальнях, через Волгу, катили артисты как раз в Сормово. Это нужно было, чтобы перейти театру в новый фор-мат. До конца 20-х играли премьеры чуть ли не еженедельно: спектакль шел три-четыре раза — и до свидания, зрителей не хватало. Только новый зритель с его ощущениями, мировосприятием мог привести к тому театру, который мы знаем сегодня. Оказавшись в заречье, камерный осваивает, в отличие от Собольщикова-Самарина, обратный маршрут — решил «верхнюю» публику не терять и посылает ей сигналы, что именно в камерном она обретет нечто мейнстримное, лучшее, любимое, всегда желанное. Борьба за публику наполняется новыми настроениями и сюжетами, и не по разрешению сверху, а как жизнь велела. Деталь. В организации своих спектаклей и всевозможных мероприятий камерный всегда щепетилен. И к нынешнему своему вхождению на сцену Дома актера в театре позаботились и о красивых афишах, и о настрое собирающейся публики, и даже о некоторых музыкальных сюрпризах. В качестве концертмейстера в «Памяти сердца» выступил известный нижегородский джазмен Александр Шишкин, который, по-моему, в эти дни отмечает свой юбилей. Дуэт концертмейстера и певицы получился славным, и появилась возможность поаплодировать юбиляру особенно. Если развить мысль и призыв незабвенного Николая Николаевича Озерова, то такой театр, такой джаз нам нужен.
Нижегородский рабочий, № 16 / 17227 от 5 марта 2013 Источник:
Театральный городовой Без луча света
Ван Клиберн, которого мы с печалью в сердце поминаем в эти дни, в 1958 году отвечал на вопрос американского журналиста о том, какие они, русские (так на Западе часто называли всех, кто жил в СССР). Пианист сказал, что мы «теплые, любящие и очень уверенные люди». Нашу страну 55 лет назад можно было обозвать по-всякому — и тоталитарной, и нищей, и еще какой-то. Только не мещанской. Чего не было в жизни огромного числа людей, того не было. В программе нового спектакля Нижегородского академического театра драмы «Мещане» по пьесе М. Горького есть подсказки, например, выписка из словаря: «Мещане — часть податного сословия». Но вообще-то за этим прозвищем закрепился, и уже очень давно, не только социально-экономический смысл. Мещанство и в нашем восприятии скорее моральное качество и образ жизни. Таким видел его и М. Горький, таким понимали очень многие. В начале своего очерка о Булгакове его в каком-то смысле земляк Паустовский замечает: «…в Киеве существовал и благоденствовал злой и пронырливый обыватель. Выражение «киевский мещанин» было широко распространено и стало нарицательным. Оно вошло даже в чеховскую «Чайку». С чего бы это вы-делился именно мещанин из Киева, теперь и не разобрать, но, думается, ему под стать был мещанин нижегородский, московский, смоленский и далее по всем губерниям тож. Но, возвращаясь к Вану Клиберну, понятнее становится, какие качества людей резко отличали их от мещанского «вероисповедания», мировосприятия, если хотите. Алексей Максимович люто не любил мещан — знает каждый. В противовес их мещанским идеалам ему виделись (а может, только предчувствовались) другие. Предчувствия М. Горького сформировал А. П. Чехов по прочтении пьесы «Мещане», когда написал о Ниле, что этот человек уже по-новому оглядывает окружающий его мир. Так уж случилось у М. Горького-драматурга, что все теплое, окрашенное любовью, пусть не такое уж уверенное в себе, но явно не приемлющее трусость и приспособленчество, сосредоточилось в Ниле и Поле, Перчихине и отчасти Тетереве. И вот тут-то и возникает некоторая излишняя сконструированность и заданность «Мещан», поставленных в драме. Любовь Нила и Поли у режиссера-постановщика Вадима Данцигера и его актеров как-то и не особенно проявлена. Сцена объяснения Нила выброшена вообще, мол, и так все ясно. Перчихин — добрейшая душа, чудак-язычник и наивный глас народной жизни, «переформатирован» в какого-то неврастеника, если не сказать хуже. Юрий Котов все разыгрывает как по нотам, но это герой явно какого-то другого спектакля и пьесы, забредший неизвестно как на территорию «Мещан». Певчий Тетерев обряжен в европейский черный костюм, ходит с футляром скрипки или что-то вроде, говорит с легким кавказским акцентом, как разжалованный грузинский князь, пьет поминутно (пьяница все-таки иначе как-то проявляется, чем «продленный» посетитель бара). Словом, не жизнь в доме Бессеменова, а безнадега точка ru. Нет мира в мещанском храме, все копошится, бьется о разные углы и зашкаливает. Все черненькие, все прыгают (это вроде бы из другой горьковской пьесы), все заходятся в экзистенциональном раже. Написав эти слова, я понимаю, какой гнев исполнителей и принявших спектакль сердцем (есть за что, но об этом, похоже, в следующий раз) я обрушиваю на себя. Мол, есть такое право у театра — переосмысливать и переживать классику как сегодняшнюю жизнь. Да кто бы спорил. Просто рядом с экзистенциональными переживаниями (а в программке помечено особо, чтобы, наверное, мы такого, не слишком современного, и подумать не могли, что «Мещане» — «экзистенциальная драма»), рядом со всякого рода отчуждениями и поисками личностью неограниченной свободы есть в реальной действительности очень простые здравые идеи. Например, о том, что повседневная жизнь требует от человека большого мужества. Остаться человеком даже тогда, когда экзистенциальное отчаяние распылено, как воздух, в окружающей жизни, — это вам не фунт изюма. Но об этом, очевидно, мы задумаемся на другом спектакле театра по другой пьесе. А пока… А вы знаете, от «Мещан» в нашей драме, помимо того, что сказал уже здесь, исходит такое живое обаяние, дух невиданной прежде актерской сыгранности, «почерковая» свежесть режиссерских решений, что это вообще-то спектакль-событие для нижегородской сцены. И тема особого рапорта. А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте экзистенциальных мук? Оставим до следующего рапорта этот вопрос.
Нижегородский рабочий, № 18 / 17229 от 12 марта 2013 Источник:
театральный городовой Повторная работа
Из своего школьного детства помню, что, если многим не удавалось что-то в контрольной или с домашним заданием были нелады, всему классу предлагалось открыть тетради и написать тему урока: «Повторная работа». В театрах тоже случается подобное, но причины «повторяемости» совсем иные.
Иногда вспоминают, особенно в детских театрах, хорошую пьесу, но уже игранную, даже, может быть, совсем недавно. Поколения детей меняются быстро — так почему бы хорошее не продлить? Киношное слово «ремейк» в театре плохо приживается — просто потому, что испокон веков театр стоял на том, что играл и переигрывал все имеющее успех на сцене. Вот и спектакль «Спящая красавица» — еще один вечно варьируемый сказочный сюжет, на этот раз от английского автора Чарльза Уэя, — в недавней постановке ТЮЗа можно было бы назвать ремейком. Потому что лет пятнадцать тому назад или чуть более того спектакль с таким же названием и по этой же пьесе здесь уже шел. Живы и, слава богу, здравствуют актеры, которые были заняты в первой постановке, но не менее памятно, что публика очень неплохо принимала тот давний спектакль, поэтому постановщик новой «Спящей красавицы» Елена Фирстова имела как бы маленькую фору вроде той, что получает футбольная команда, играющая на своем поле. Но, понятное дело, для удачи спектакля этого маловато. Требовались усилия еще. И Е. Фирстова вместе с участниками спектакля их продемонстрировали. Выстроился такой, опять же извините за кинотерминологию, вполне анимационный полнометраж. И не просто анимационный. Только что в Суздале закончился очередной российский фестиваль мультипликационного кино, и любопытно, что на нем разделились номинации — авторской анимации и коммерческой, полнометражной. Разница ощутима, хотя и существование этих двух направлений уже не оспаривается. В искусстве все взаимопроникаемо, вот и взялась Е. Фирстова за своеобразный «театральный полнометраж», а по-другому сказать, сколь ни вычурно это будет звучать, — за отстройку прохождения сюжета. И получилось же кое-что. Динамичное действие, всеподавляющий элемент приключений, «настраивающее» звучание музыки и танцев, не характерность даже, а масочность героев, поданная актерами в приличествующем избранному стилю темпераменте. «Полнометраж» вертится, зрители охотно смотрят. Вот только два «но». Не понятен главный смысловой посыл, месседж спектакля. О чем это, собственно? Ответ на этот вопрос проскальзывает как-то сквозь твердоотстроенный приключенческий сюжет. И еще: выйдешь из зала после «Спящей красавицы», и сразу, моментально все происходившее на сцене забывается, не помнится почти ничего. Вот разве только культура, вкус, даже изящество костюмов действующих лиц спектакля. Их придумала художник Наталья Симакова, и они-то и напоминают, что сказка ложь, да в ней намек, хотя бы, как в данном случае, чисто эстетический.
А вот с «Мурли», спектаклем по знаменитой повести-сказке голландки Анни Шмидт в театре драмы, совсем другая история. Спектакль этот перестали играть, когда трагически ушел из жизни исполнитель главной роли артист Артур Деменев. Его так любили в театре и просто зрители, что казалось, его репертуар не восстановим. Но все-таки рискнули и не ошиблись. Павел Ушаков, еще и сезона не отработавший в театре, попробовался на главную роль Тиббе вместе с новой исполнительницей роли Мурли Марией Мельниковой. И получился очень трогательный дуэт. Угловатый, пацанистый Тиббе. Но при этом П. Ушаков сумел за счет своей искренности, темперамента и, может быть, даже излишней волнительности приподняться чуточку над изображением обыденной жизни. А в работе М. Мельниковой, как всегда, есть чувства, в которых много теплоты, мягкости, чистоты души. Любовь Мурли и Тиббе — это, конечно, не поединок роковой. В спектакле с А. Деменевым отношения этих героев могли дрейфовать куда-то в сторону вечной истории Ромео и Джульетты. У нынешних главных героев и других персонажей этой истории (а их набирается добрых два десятка — половина актеров труппы театра заняты в спектакле) другая миссия. Театр стремится убедить зрителей — и юных, и пришедших с ними взрослых, — что каждый живущий на свете уже герой, если стремится не делать чего-нибудь загрязняющего окружающую среду, прежде всего душевную. Помнится, один хороший советский поэт сформулировал закон поведения вполне взрослого человека: «Не маячить, не льстить, не сорить». Если не научишься с детства, этим трудно будет овладевать в ранге депутата Госдумы или гордумы даже. Постановщик спектакля Карен Нерсисян проводит сюжет «Мурли» с психологическим, а не приключенческим акцентом. Душевная чистота, честность, заботливость о близких и далеких, скромность и желание оставлять после себя только хорошее — это не то, что приходит к человеку само собой, по волшебству, что ли. Это душевная работа — вчувствоваться, сопереживать — и в театре идет тоже. Иначе жить нельзя. Хотя соглашусь, что спектакли, как, скажем, и мамы, всякие нужны, всякие важны.
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото с сайта ТЮЗа.
Нижегородский рабочий, № 20 / 17231 от 19 марта 2013 Источник:
театральный городовой Экзистенция, однако
О нарушении геометрии (конфликтной расстановки) горьковских образов в «Мещанах» — последней премьере театра драмы — говорилось в одном из наших рапортов. Но не это оказалось главным, однако. Постановщик спектакля Вадим Данцигер, вероятно, решил, что конфликт конфликтом, а есть еще вероятность и возможность как бы базировать все происходящее на определенном сценическом нерве. Вероятно, поэтому М. Горькому дописали в названии: «Экзистенциальная драма в двух актах». Конечно, XXI век на дворе и куда же теперь без экзистенции, а полная разобщенность, одиночество людей, невозможность хоть как-то им изменить установившуюся структуру существования мира — все это шлейф переживаемой нами жизни, кто бы и что о ней ни писал и ни говорил, хоть тот же Горький. В общем, крутится-вертится все на струнах экзистенции в доме Бессемёнова. Временами милый, глубоко озабоченный тем, что все не так, исстрадавшийся Бессемёнов. Удивительно приятно наблюдать, как шаг за шагом, спектакль за спектаклем Сергей Блохин проявляет все большую твердость актерского почерка и становится настоящим лидером в труппе. Акулину Ивановну Тамары Кириловой с ее извечным желанием всех успокоить и ублаготворить бросает, как усталое суденышко в штормовом море, из стороны в сторону бессеменовского дома. Свежие краски для Петра нашлись у Валентина Омётова. Бессемёновский наследничек и цинично мелкий, и услужливо-потерянный человек, но временами захлебывающийся какой-то неразбуженной никем детскостью. Мягка, способна носить в себе определенную деликатность и тонкость чувств Татьяна у Марии Мельниковой. Елена у Вероники Блохиной — женщина, конечно, земная, но, как во сне, наощупь, в глубинах памяти и еще чего-то ищущая все той же свободы и тепла. Приобщение В. Данцигером актеров к такой манере существования на сцене делает и кое-что замечательное тоже — как бы выжимает старые, избитые приемы игры и наполняет происходящее свежестью, новыми тонами. Добавьте к этому несколько кинематографических приемов постановщика: «наплывы» почти «закадровой» музыки, «говорящая» предметная среда. Здесь В. Данцигер вместе с художником Андреем Климовым очень постарались. Сама «картинка» бессеменовского дома — без давящей патриархальности и со свободным пространством верха сцены. Еще одно неожиданное «зеркало» — большой «киноэкран». Замечательно придуманная метафора дома Василия Васильевича — вдруг зашатавшийся и покосившийся вековой шкаф-буфет в конце первого акта. Любопытно. Как любопытен и «предмет остраннения» — в какой-то момент по полу бессеменовского дома начинает бегать маленький, игрушечный деревянный паровозик. Не с руки бы ему здесь появиться, но странность его пребывания на сцене только усиливает желание понять, почему и как все смешалось в доме у Бессемёновых. Еще одно режиссерское дополнение к «Мещанам» весьма спорно, как и некоторая (отмечавшаяся в рапорте в прошлый раз) переакцентировка горьковских образов. Появился новый персонаж — баба с улицы, кое-что уносящая из дома Василия Васильевича, но и приносящая в спектакль тоже — разнесчастный мещанский романс столетней давности. В такую романсовую оправу вставляется сценическое действие «Мещан». Подобное «головой» можно оправдать — все-таки играются сцены из мещанской жизни, но вкусово, да еще при постоянно, «закадрово» присутствующей музыке, иногда просто нарядной вплоть до Брамса, романсовый прием работает, по-моему, плохо. И в итоге имеем. Достаточно блеклый ряд героев, которые могли бы хоть как-то противостоять бессемёновщине. Свежий лад и склад актерской игры. Бывает так, что спектакль может удасться, а может быть, и нет, но он все равно становится каким-то этапом в жизни театра. Загляните в программку «Мещан» — мне кажется, она представляет тот ряд актеров, то актерское поколение, которое уже вышло на самые главные рубежи в театре драмы. «Мещане» закрепляют определенный статус-кво: смена актерских поколений в театре драмы произошла… Что же касается свобод, переживаний, человеческих страстей, то мне лично ближе М. Горький, чем увиденный спектакль «Мещане». В столетней давности статье о писателе я прочитал нечто к определению тогдашнего мещанства: они, по мнению автора, «за хорошее уличное освещение (Бессемёнов за то, чтобы с тротуаров не воровали дощечки. — Прим. мое, А. У.-К.), правильное железнодорожное сообщение и чистый воротничок и видят политическую свободу в усердной трескотне парламентских мель-ниц». Боже, как все похоже! Роясь в Интернете, случайно обнаружил, что наибольшее число требований на просмотр заполучил в России кот Дмитрия Анатольевича Медведева — Дорофей. Кот хороший, рассматривать его, по-моему, интересней, чем какую-нибудь фотосессию Аллы Пугачевой-Галкиной. Но все-таки задумываешься: и куда же ты несешься, тройка-Русь? А экзистенция его знает!
На фестивале имени Евстигнеева молодые актеры получат... удачу
На 10-м театральном фе-стивале-конкурсе имени Евстигнеева есть любопытная номинация — «Удача молодого актера». Кому она улыбнется — Александру Калугину или Татьяне Киселевой, артистам театра «Комедiя», — станет известно 25 марта. Номинированы они за роли Кати и Славика в спектакле «Пять вечеров». Актеры рассказали о своем соперничестве и длинном пути по стране до нижегородской сцены. МОСКВА НЕ ПОКОРИЛАСЬ — Я знаю, что вы не нижегородцы. Александр из Екатеринбурга, а Татьяна из Ярославля. Как попали в наш город? Александр: Да, я родился в Екатеринбурге, поступил в местный театральный институт на отделение «Артист театра кукол». Потом перевелся на драматическое отделение и закончил учебу в 2008 году артистом театра и кино. Театры Екатеринбурга мне никогда не нравились. Поэтому я поехал... в Омск! Но через полгода опять вернулся на родину. Все театральное искусство там под большим влиянием Николая Коляды, это нужно либо принять, либо нет. Мне не все нравится, что делает Коляда. А в академический театр драмы было просто не попасть. Там играли заслуженные артисты, которые выходили на сцену со словами «аплодируйте мне!». В таком театре работать не интересно. Надоело все, денег не платили... Что делать? Я зашел в театральный институт к своим. Они рассказали, что Вовка Клапатюк в нижегородском театре «Комедiя» служит, живет припеваючи! Я позвонил, приехал, прослушался — меня взяли. Меня здесь все устраивает, да и хватит уже кочевать. Хорошо не там, где нас нет, а там, где мы есть. Татьяна: Я родилась в городе Переславль-Залесский в Ярославской области. Сначала выучилась на хореографа, но поняла, что хочу быть актрисой. Окончила Ярославский театральный институт и поехала покорять Москву. Стояла там в очередях на прослушивания, на показы. Не очень удачно все сложилось, но от своей цели не отказалась. Было лето, до нового сезона оставалось время, и я поехала в Пермь. Проработала месяц в театре «У моста», там было так тяжело! С утра до ночи мы не выходили из театра, никакой личной жизни, присел на пять минут — иди покрась что-нибудь, иди таскай декорации, иди посмотри репетицию. Я в свои 23 года не того хотела. Потом поехала в Рязань с тем же расчетом, что и в Пермь. До Москвы два часа на электричке, в свободное время ездила на кастинги. А потом личная жизнь привела меня в Нижний Новгород. Год одновременно работала в «Комедiи» и в театре пластической драмы «Преображение». — От нашего города до Москвы тоже недалеко. Продолжаете ездить? Т: Мысли о Москве уже меня покинули. Не то что бы я обросла корнями, как Александр... А: У моей супруги, кстати, тоже история ого-го! Она не нижегородка, и даже не екатеринбурженка. Родом из Казахстана, родители живут в Башкирии, училась в Самаре, работала на Севере. Вот и определи, откуда она. Работает тут бухгалтером. В семье должен быть один придурок, который занимается творчеством, — это я. Она зарабатывает деньги, а я вот... ля-ля-ля (напевает). Ее такое положение вещей не устраивает, она ерепенится, но я стою на своем, я же мужик! Я больше ни-чего не умел после школы, куда еще мог пойти? «ЗАЧЕМ ВООБЩЕ ПОСТУПИЛ СЮДА?» Т: Да, кажется, что актерская профессия — это же ух! А: Я буду сразу же сниматься в кино, играть во всех театрах все главные роли, я буду самым востребованным! Т: А на четвертом году у всех студентов одно и то же ощущение... А: Я бездарность! Кому я нужен! Т: Зачем я вообще по-ступил сюда! А: Куда идти работать! Т: Особенно когда показываешься в столичных театрах, все видишь. Да тут очередь до Красной площади из таких, как ты. А в «Комедiи» мы уже множество ролей переиграли. — Какие были самые яркие? А: Я даже не могу выделить. Этот театр отличается от всех, в которых я играл. И подбором драматургии, и режиссерскими приемами, и публикой. В Нижнем люди ходят в театр как на праздник, в красивых вечерних платьях, костюмах. В Екатеринбурге такого уже нет. Там и ходят на спектакли плохо. А в «Комедiи» постоянно аншлаги, это подстегивает артистов, есть стремления и перспективы. Перед полупустым залом пропадает желание играть. Есть молодые артисты, которые по году сидят в массовках, а нам вот так повезло! Т: Я люблю молодежные спектакли. Но и серьезную взрослую героиню хотелось бы сыграть. Анну Каренину, например. А: Мне без разницы, лишь бы характерные роли. Какой из меня герой? Мне нравятся злодеи, подлые люди — их интересно играть. Герой, он что? Он просто хороший. А злодей разный: он где-то хороший, где-то плохой, хитрый, злой. — А если дают роль, которую не хочется играть? Вот не лежит душа... А: Деваться некуда. Это заслуженные артисты имеют право один раз за сезон отказаться от роли. Конечно, это потом скажется на личных взаимоотношениях. Если ты откажешься, тебе второй раз могут вообще не предложить. У молодых все еще проще — что предложат, то и играй, подходишь, не подходишь. Бывает, что артисты уходят из театра или уезжают на сессию, приходится делать срочные вводы. Тебе дают текст, и тут уже не важно, знаешь ты материал, имеешь ли к нему какое-то отношение, можешь ли существовать в этой роли. Все, учи, через две недели на сцену! Т: Я согласна. Но для того чтобы убедить зрителя, надо каждую роль делать хорошо. СПЕКТАКЛЬ ПО ДУШАМ — Вам близки ваши герои из «Пяти вечеров»? Т: У Кати нет родителей, она сирота, но, несмотря на то, что ей тяжело по жизни, она искренняя, настоящая, очень умная и самостоятельная. Взяла и влюбила в себя Славика! Я похожа на нее своей придурковатостью и искренностью. Мне легко ее играть и существовать в ней. А: Слава — моя самая яркая роль в этом театре. Персонаж вообще на меня не похож. Режиссер, когда меня увидел и попробовал сопоставить с пьесой, задал вопрос: это что такое, почему он? Сначала у нас было непонимание, я психовал, нервничал! Т: Саша каждую репетицию придумывал новые образы, менял очки, волосы по-разному прилизывал, рубашки, жилетки какие-то надевал. Чтобы хоть как-то понравиться режиссеру... А: Мой персонаж ботаник, но не зубрила, у него просто способности к обучению. Из меня никакого ботаника по определению быть не может. Он у меня получился такой нормальный мальчик из 59-го года. Что-то среднее между разгильдяем и ботаником. Он добрый, отзывчивый, добивается поставленных целей. На репетициях мы много говорили по душам, вспоминали истории. Эта теплая обстановка перенеслась на сцену. Зрители ее чувствуют. От этого и нам играть легче. Как зритель реагирует, так мы и играем. Каждый спектакль разный, играем как в первый раз. Т: У нас есть с публикой и реальная обратная связь. В начале второго акта артистка продает зрителям пирожки, этот момент им очень нравится, они кричат и хлопают. Что самое интересное, сразу раскупают пирожки за реальные деньги. — Для вас важна эта номинация? Есть сопер-ничество? А: Это приятная неожиданность. Таня вообще второй раз номинируется на эту премию. Первый раз она получила спецприз жюри за главную роль. Соперничества у нас нет, мы даже не думаем об этом. Хотя один раз разговаривали, и я предложил Тане поделить эту премию пополам. Мы оба проделали одинаковую работу в паре. Т: Было бы здорово выйти на сцену и получить эту премию вдвоем! А: Но каково будет, если одному дадут, а другому нет? (Смеются.) На втором году службы в «Комедiи» мы с Татьяной уже получили премию Нижнего Новгорода за эти же роли в спектакле «Пять вечеров». Т: Сейчас у нас ставится новый спектакль — «Дульсинея Тобосская», тоже по Володину, но с другим режиссером — артисткой нашего театра Надеждой Ковалевой. А: И там я опять ее жених, представляете! Так уж сложилась, видно, наша театральная судьба. А 24 апреля, кстати, мы с Таней будем играть любовь в спектакле «Инь и Ян»... — Привыкли уже, наверное, быть на сцене влюбленными друг в друга? А: К любви привыкнуть нельзя. Надо всегда играть ее качественно.
Оксана НИКИТАШИНА.noks@nrnnov.ru Фото автора и театра «Комедiя».
Нижегородский рабочий, № 23 / 17234 29 марта 2013 Источник:
таланты и поклонники Чувства довели до кипения
Лауреаты фестиваля Евстигнеева получили заслуженные награды «У актера всегда есть отмазка: я не я, эпоха не моя» — такими словами началась церемония закрытия X театрального фестиваля-конкурса имени Евстигнеева. В ходе фестиваля и выяснили, чья же сейчас эпоха, наградив актеров городских и областных театров. ЮБИЛЕЙНЫЙ фестиваль имени Евстигнеева традиционно длился пять месяцев. Начался он в октябре — месяце, в котором родился наш знаменитый земляк. Профессиональное жюри, состоящее из театральных и общественных деятелей города, оценивало работы актеров в пяти номинациях. Возможность высказать свое мнение была и у зрителей: они заполняли анкеты после спектаклей и на сайте фестиваля, называя любимых актеров. Сразу в трех номинациях лауреатами стали актеры театра «Комедiя». Заслуженный артист РФ Сергей Бородинов получил свой, уже второй в этой номинации, кипятильник за лучшую мужскую роль второго плана в спектакле «Бешеные деньги». «Удача молодого актера» в этом году улыбнулась Татьяне Киселевой за роль Кати в спектакле «Пять вечеров». В этом же спектакле заметили Марину Вязьмину — она получила специальный приз зрительского жюри как «Любимая актриса». — Спектакль «Пять вечеров» по пьесе Володина вообще пользуется большим успехом: не случайно же он завоевал премию Нижнего Новгорода. А Татьяна Киселева в последнее время демонстрирует настоящий прорыв — она получила приз фестиваля «Премьеры сезона», став победительницей в номинации «Удача сезона», — отметил Артем Николаев, завтруппой театра «Комедiя». Кипятильник (а именно он является символом фестиваля-конкурса) в номинации «Лучшая мужская роль» получил актер Нижегородского ТЮЗа Владимир Берегов за роль Пиньона в спектакле «Ужин дураков». «Лучшую женскую роль» в этом сезоне сыграла Татьяна Орлова, актриса Дзержинского театра драмы. Судьбоносной для нее стала роль Марьи Москалевой в спектакле «Дядюшкин сон». Орлова уже отмечалась премией Евстигнеева в 2005 году в номинации «Самая обаятельная и привлекательная». Актриса Нижегородского театра драмы Мария Мельникова награждена за «Лучшую женскую роль второго плана» за роль Сильвии в спектакле «Остров грехов». Специальными призами от жюри наградили «Любимого актера» Александра Сучкова, «Комического таланта» Михаила Денисова, Светлану Кабайло, Евгения Калабанова и Льва Харламова. Но с фестиваля никто не ушел без подарков. Поощрительные призы — сертификаты в оздоровительный центр, на фотосессию, на поездку в такси и букеты из конфет — получили все номинанты.
знай наших! Жемчужная обитель
В 2012 году городские театры сыграли 1857 спектаклей и выпустили 36 новых постановок, которые посмотрели почти 600 тысяч зрителей
АДМИНИСТРАЦИЯ Нижнего Новгорода 27 марта провела ежегодный торжественный прием, посвященный профессиональным праздникам деятелей искусства: Дню работников культуры и Международному дню театра. Творческую деятельность в Нижнем Новгороде ведут более 200 заслуженных работников культуры, народных артистов и художников России. Работа творческих коллективов не остается незамеченной: в программу предоставления квартир молодым специалистам вошли и деятели культуры, среди которых много талантливой молодежи. Их и награждали на церемонии. В канун Дня театра завершился ставший уже традиционным фестиваль «Премьера сезона», организованный департаментом культуры и Нижегородским отделением Союза театральных деятелей России. Ведущие театральные коллективы представили на суд зрителей свои премьерные спектакли. Жюри отметило 15 наиболее ярких актерских работ, театры города получили девять наград. За творческие достижения в сфере искусства администрация города учредила еще одну премию — «Нижегородская жемчужина». В этом году награду получили семь мастеров городских театров в возрасте до 35 лет, сумевшие добиться значительных творческих успехов. Дипломы лауреатов премии и денежные вознаграждения глава администрации города Олег Кондрашов вручил Татьяне Киселевой (театр «Комедiя»), Никите Чеботареву (ТЮЗ), Татьяне Кириловой (театр «Вера»), Алексею Пятакову («Преображение») и другим. — Я до сих пор робею перед талантливыми, творческими людьми, которые отдают жизнь искусству и культуре. Их труд сделал Нижний Новгород одним из центров российской культуры, это признают все гости города. Администрация выполнила свое обещание: надбавку артистическим коллективам мы подняли на 100 процентов, и с 1 апреля заработная плата еще повысится, — сказал градоначальник. На церемонии денежной премией наградили неработающих пенсионеров — мастеров культуры и искусства Нижнего Новгорода. Кроме того, единовременные выплаты в этом году получат 96 неработающих ветеранов, внесших свой вклад в развитие искусства и культуры приволжской столицы.
Нижегородский рабочий, № 24 / 17235 2 апреля 2013 Источник:
театральный городовой Спасти рядового горожанина
Альфред Илл — обыватель и мелкий торговец, а еще, можно сказать, рядовой горожанин из забытого богом местечка где-то в центре Европы. Человек и семьянин он, как видно, неплохой, если поговаривают, что кресло бургомистра города может вскорости достаться ему. НО… ГРЕШЕН человек. Так по молодости лет совершил он поступок гадкий и вероломный, отвратительный и бесчеловечный. Другая участница (и пострадавшая) той молодой истории — Клара, бывшая возлюбленная Илла, ныне дама в возрасте и мультимиллионерша, неожиданно посещает родной городок и со всей свойственной породе олигархов экстравагантностью отчебучивает нечто такое, что, как говорится, среднему уму не понять. Дело в том, что жизнь в городке дышит на ладан, ему, как сейчас говорят, требуются позарез инвестиции. Вот Клара и предлагает: миллиард денежных знаков, тех, что у нее есть, передать городку взамен на… смерть Илла. Пусть рассчитается таким образом искуситель юных девушек за грехи своей бесшабашной молодости. Вот вам и дилемма: или городу потихоньку исчезать и чахнуть, или умереть Альфреду Иллу. И город сделал свой выбор. Со школьных времен не люблю «пересказов содержания», но как иначе напомнить читателям этого рапорта, о чем же идет речь в знаменитой пьесе Фридриха Дюрренматта «Визит пожилой дамы». Пьеса эта то игралась на советской сцене (и далее российской), то забывалась на годы. Говорят, что лучший свой спектакль Андрей Гончаров сделал в ермоловском театре именно по Дюрренматту, ну а телеверсию М. Козакова «Визит дамы» знает, по-моему, каждый театрал. Отсюда понятно, как такое «соседство» для сегодняшнего постановщика «Визита пожилой дамы» не очень, скажем, «комфортно». Неизбежные сравнения коллег и осведомленных зрителей (а вот у Козакова…) нельзя проигрывать, и противостоять им возможно, если только появится спектакль внятный, четко отстроенный, высоких сценических качеств. И, представьте себе, именно такой спектакль — «Визит» — предложил на премьере 23 марта своим зрителям главный режиссер ТЮЗа Виктор Шрайман. Не берусь утверждать, что произошло некое театральное откровение, но ответственно можно сказать: спектакль сделан по высокой профессиональной мерке. Во-первых, В. Шрайман очень точно, не педалируя в данном случае, чувствует гротесковость созданной Ф. Дюрренматтом ситуации. Он «вытаскивает» из пьесы и ставит в центре образ города, который не просто фон — и некое то ли коллективное бессознательное, то ли живое существо, вначале бесформенное и расхристанное. Во-вторых, в спектакле есть пара очень хороших, а еще больше просто хороших актерских работ. Надо поздравить Владимира Берегова — убедительность и проникновенность, с которой он играет Илла, редко встречаема сегодня на театральной сцене. Очень интересно проводит синусоиду своей роли Александр Барковский. И во-обще в этом спектакле отличились многие — Игорь Авров, Ираида Троицкая, Олег Фаттахов. В-третьих, В. Шрайман добивается согласованности в важных компонентах спектакля. Сценография Владимира Ширина заслуживает похвал: при минимуме постановочных средств пространство сцены «дышит» отблесками заштатного, умирающего городка. Пластическая составляющая спектакля придает ему определенную «мускулатуру». И в итоге вполне ощутимыми, понятными, особенно во втором действии, становятся для зрителей невероятные события в маленьком европейском городке. Кто-то из его жителей и бросается спасать Илла, многие поначалу понимают и сочувствуют ему, да сдаются в конце концов все. Все предают рядового горожанина и гражданина Альфреда Илла. Превращение горожан в фалангу злобных и агрессивных обывателей, явно и отчетливо про-черченное в спектакле, вносит в него драматическую ноту, слегка перечеркивая многие смешные, юмористические дюрренматтовские акценты. Вообще у спектакля есть некий камень преткновения. «Переоформление» горожан в агрессивную стаю происходит по уже знакомой фашистской методике. Но для сидящих в зале сегодня куда страшнее не Молох тоталитаризма, а Молох всепобеждающего культа денег. Последний калечит людей, по-моему, даже гораздо сильнее. Впрочем, оставим это для дальнейших дискуссий. И последнее. О названии пьесы Ф. Дюрренматта. Она была написана в 1956 году. Тотчас же — в 1958-м — явился русский перевод, и назывался он, мне кажется, удачнее других — «Визит пожилой дамы». Затем пошли варианты — «Визит старой дамы», «Визит дамы» и, наконец, «Визит». Охота к перемене названий у наших театральщиков приобретает гигантские размеры. У афиши начинающихся на этой неделе гастролей Гомельского театра драмы я долго стоял в недоумении, пытаясь раскодировать, какое произведение М. Горького скрывается под названием «Крестная мать» («Крестного отца» я видел в кино). Вы не поверите — «Васса Железнова», хотя, опять же, может, и про мафию будет что-то.
Нижегородский рабочий, № 26 / 17237 9 апреля 2013 Источник:
театральный городовой Есть мушкетеры, есть!
На каком-то совещании или встрече знакомый актер, придя заранее, подкарауливал нужных людей, отводил в сторону и в чем-то ответственно убеждал. Мне он объяснил, что «пробивает себе звание». Время уходит, и пора побеспокоиться о новом отличии или награде. В ДРУГОМ театре не так давно в директорском кабинете, а может, затем и в кабинете повыше, появились возмущенные ходоки. Оказывается, не тому из коллег, по их мнению, присвоено лауреатство премии им. Н. И. Собольщикова-Самарина. И не надо гневно восклицать: «О времена, о нравы!..» Не сказать бы про всю Одессу, она, как известно, очень велика, но в художественной, артистической среде подобное извечно и, как ни прискорбно, неубывно. Прошедшей зимой хоронили актера театра драмы Е. Я. Новикова. Он уже годы был на пенсии, а перед этим не одно десятилетие отслужил в труппе Горьковского-Нижегородского театра драмы. Именно отслужил — верой и правдой, потому что был всегда надежен как партнер по сцене, как коллега, товарищ. Может, актерский диапазон его был не так широк, но там, где случались попадания, он был убедителен и запоминался сразу же. Наверное, и он мог заранее побеспокоиться о наградном списке, да только никогда-никогда этого не делал. Провожая актера в последний путь, кто-то из хорошо знавших его коллег заметил: «Женя никого ни о чем не просил: ни о ролях, ни о прибавках к жалованью, ни о чем...» Недавно, читая воспоминания о Г. А. Товстоногове, наткнулся на такой почти веселый эпизод. О нем без тени обиды поведал актер Георгий Штиль. «Я у Товстоногова никогда ничего не просил, — пишет актер, — не захаживал к нему в кабинет. Однажды, правда, он пообещал мне похлопотать о квартире — знал, что живу в коммуналке (тридцать шесть лет так в ней и прожил), но, наверное, забыл о своем намерении, а я не стал напоминать». Ну, скажете вы, Товстоногов, БДТ — когда все это было, сейчас иные времена. По календарю — да, а по сути неискоренимых артистических привычек? Заканчивая свой юбилейный вечер, любезно продемонстрированный телеканалом «Культура», Анатолий Смелянский, почему-то не без явной грусти, заметил: «Сейчас на юбилеях получаешь то, о чем просишь… Я же ни о чем не просил…» Вот такая наша жизнь. «Один плачет, другой скачет» — как говаривала моя любимая бабушка. Если быть честным до конца, здесь совсем другой водораздел, который не принято осуждать в наши дни. Мол, кто умный и сильный, тот в элите, наградах и цветах, а неудачникам разрешается и поплакать. Но из последних не все на это соглашаются, потому что человеческая надежность и скромность, умение любить театр не только эгоистически, через себя, а просто восторженно и благоговейно, как можем мы любоваться цветущим садом или летним заходящим солнцем, умение распорядиться тем мастерством, которое Бог послал, как подарком судьбы — честное слово, это тоже чего-то стоит. В театре «Вера» отмечали 50-летний юбилей артиста Андрея Логинова. По-моему, он в этом коллективе с детства и без него театр явно не полный. Я даже не о всяческих участиях Андрея в создании спектаклей, формировании жизни труппы. Актерские краски, которые он привносит в сценические работы театра, неповторимы. Сколько я перевидывал в своей зрительской жизни Петров Трофимовых из «Вишневых садов» — ну если не взвод, то воинское отделение точно. А характер, сыгранный Логиновым, запомнился едва ли не больше всего. Была в его Пете такая светлость, душевная незамутненность, что не забывается. А смешной, хотя и постоянно серьезный его герой в вечно живущей в наших театрах комедии «Лгунья»? Здесь правдивость существования так причудливо оттеняется гротескностью, что это, конечно же, высокий класс игры. Во всем, что бы ни играл А. Логинов, а это еще и миллион сказочных персонажей — короли, слуги, принцы, есть те располагающие внутренняя честность и доброта, которые, наверное, если есть в человеке, то просто есть. Они передаются в зрительный зал подсознательно, вне законов какой бы то ни было театральной системы. И даже, я думаю, вне энергии сценического настроения артиста (в последнем А. Логинову часто можно было бы прибавить, усилить). Но вообще-то Андрей Логинов — любимец зрителей, хотя, по-моему, никто не замечал, чтобы он просил о чем-то для себя, своей актерской карьеры. Я не знаю, как там чествовали после спектакля «Лгунья» юбиляра Андрея Логинова. Отдельно приглашен не был, но если бы мне довелось говорить поздравительные слова или даже тост, то, возможно, я бы вспомнил песенку из своих детских лет, из веселого радиоспектакля: «Трусов родила наша планета, но все же ей выпала честь: есть мушкетеры, есть!» А может быть, я процитировал бы своего любимого Немировича: «И любовь у нас к одному — Театру! Мы не переставали, хотя и по-разному в проявлениях, но одинаково по существу, любить в нем все — его воздух, его запах, его ночную жизнь, его одуряющие радости, его поэтическую оторванность от действительности — всю эту чудесную и прекрасную атмосферу, которая не перестанет волновать нас до самой смерти и без которой мы и не можем представить себе нашего существования». Есть, есть люди в нашем театре, достойные этих слов.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Отправлено: 14.02.13 22:04. Заголовок: театральный городовой
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума