в газете Нижегородский рабочий появилась такая рубрика - театральный городовой, ведет под различными псевдонимами Александр Пашков показалось, что рубрика достойна выделиться в отдельную тему не беда, если будут попадаться и статьи других авторов из Рабочего, главное - про театр
Нижегородский рабочий», №47 (17205) от 13 ноября 2012 Источник:
театральный городовой
Городовой и околоточный в былые годы зорко следили за тем, что происходит в городах и поселениях. Традицию зоркости мы решили усилить и перенести, так сказать, на театральную почву. Мы располагаем несколькими рапортами и донесениями о премьерах и прочих разных событиях театрального Нижнего. Их мы собрали в особую папку «Театральный городовой». А переписал ее давно замеченный в театральных залах Александр Асеевский.
ВУМЕН РЕЖИССИРТ О наступлении стихийных бедствий — потопа, урагана, et cetera — обычно предупреждают. Спешу и я, уважаемые господа, выполнить свой долг наблюдательного городового. Что-то не то прогнило, не то затоварилось, расцвело бурным цветом, как затоваренная бочкотара г-на Аксенова, но в театральной режиссуре досточтимого Нижнего Новгорода, возможно, наступил драматический момент. Так и хочется припомнить песенку полувековой давности, в которой безвестный герой обращался к даме своего сердца, явно имея в виду, что она (дама) занимает ответственное место в социальном устройстве жизни. В песенке, в частности, предлагалось: «Вспомним мезозойскую культуру... как ты мою разорванную шкуру зашивала каменной иглой». Посмотрите, господа, что творится. Вера Горшкова и Ирина Лаптиева заправляют режиссерским хозяйством в «Вере». Причем не без успехов и всегда стремясь поразить чем-то бедных зрителей. В сентябре В. Горшкова созвала свою публику на скоморошеское действо (а кто не знает — скоморохи отнюдь не только веселили честной народ) под названием «Минин». Бразды режиссерского правления,тоже не без успеха, пытается перехватить Надежда Ковалева в «Комедм». В прошлом сезоне она отчиталась спектаклями, а теперь «развела» по сцене своих коллег в «Бешеных деньгах» А. Островского. Опять же по весне Анна Трифонова поставила «Пять вечеров» по А. Володину. И это не все, господа. Елена Фирстова в ТЮЗе презентовала премьеру «Pro собак» и тут же приступила к репетициям очередного спектакля. Ирина Зубжицкая в «Зоопарке» поставила едва ли не лучший спектакль нижегородского сезона «Человек-подушка». В антифеминистической обороне пока еще держатся «академики» — драма и кукольный. Но, по слухам, актриса Л. Штепанова из драмы уже изучает режиссерские премудрости у известного Погребничко, а это, как вы сами понимаете, обещает. Как говаривал один мой сослуживец, феминизм крепчал. Что-то беспокойно на душе. Сколько уже профессий перешло в разряд женских — педагоги-учителя, врачи, журналисты, водители личного транспорта. Но сулит ли нам новые удачи искусство женской режиссуры? Вот в чем вопрос. Рапорт подготовил Аркадий ДЕЗДЕМОНОВ.
ВОТ И «ДЕНЬГИ» ПРИШЛИ — ТОЛЬКО ЭТОГО МАЛО Хорошо, когда есть деньги. И не только в собственном кармане. Комедию А. Н. Островского «Бешеные деньги» любят актеры и зрители, и всякое появление ее на подмостках уже радость. Плохо, что, как утверждалось в известной песенке совет-ских времен, сразу после радости непременно начинаются неприятности. Театральные люди знают, что «Бешеные деньги», как писали уже в давние времена, — это сочные образы и яркость жанровых фигур. Ну, а для зрителя, ясное дело, еще вынь да положь историю любви. На ней-то театры, взявшие к постановке «Бешеные деньги», обычно и спотыкаются. Ну, да, трудолюбивый и расчетливый, но не очень просвещенный в делах амура предприниматель Васильков полюбил Лидию, девушку, как сейчас бы сказали, пребывающую в активном поиске жениха с Рублевки. Сколько раз возникали на сцене эти грабли? Вот строчки еще из довоенной рецензии: «За что Васильков полюбил Лидию, вот эту, казалось бы, циничную, нагловатую, подчас весьма заурядную хищницу? За что же полюбил ее Васильков? Просто за то, что она хорошенькая? И только?» Вопрос, конечно, интересный, но вот в последней премьере «Бешеных денег» нижегородской «Комедiи» ответа абсолютно никакого нет. У Лидии в исполнении Юлии Палагиной суетность есть, чванливость тоже, а проникновенности и грации, без которых мелодия любви какая-то не такая, совсем мало. Получше дела у Дмитрия Ерина, сыгравшего Василькова. Характер своего героя он нащупал, но вписаться в тонкий иронизм «Бешеных денег» не смог: понять, за что же он все-таки полюбил Лидию, никак невозможно. Театралы ждали спектакля по Островскому в «Комедiи» с особым волнением еще и потому, что это очередная режиссерская постановка Надежды Ковалевой. Ей публика симпатизирует — и за актерские ее дарования, и за бунинские «В темных аллеях», и за самоотверженность, с которой она ищет себя в режиссерской профессии. К «выигранным» ее спектакль «Бешеные деньги» не отнесешь. Огня без дыма, а режиссера без неудач не бывает. Поэтому Н. Ковалевой нужно проникнуться убеждением, что в выбранном ею пути будут и тернии, и неудачи. Есть-таки в нижегородских «Бешеных деньгах» герой на зависть: художник Борис Шлямин. Он нашел пару-тройку хороших решений. Например, белый рояль, вытянутый, как сигара, метров на пять. Это растормошило режиссера и актеров на несколько гэгов и легких буффонад. Б. Шлямин еще «модернизировал» некий велоаппарат, похожий по абрису на старый цирковой конно-велосипедный выезд, который все время трассирует по сцене, создавая на ней атмосферу многолюдной жизни… Получается, что деньги вроде есть, во всяком случае, о них в спектакле много говорят. А любви нет, однако.
Нижегородский рабочий», №49 (17207) от 27 ноября 2012 Источник:
театральный городовой Писатели-актеры
Два нижегородских мастера пера: один всероссийски известный, другой чуть меньшего масштаба — практически одновременно попробовали себя как актеры.
Швейцарские берега Волги В августе в гороховецких электричках не найти было вагона, в котором бы не восседали нижегородские актеры. Причина проста: Никита Михалков снимал в Гороховце эпизоды своей будущей картины по И. Бунину — рассказу «Солнечный удар» и страницам небезызвестных «Окаянных дней». Последние, впрочем, предлагалось снимать в Одессе, глубокой осенью, ну а весь волжский антураж «зацепился» за старинную часть Гороховца. То ли сам Никита Сергеевич, то ли его администраторы, но распорядились так, что актерам, приглашенным на эпизоды, до окончания съемок не рекомендовалось распространяться в прессе, что да как происходит на киноплощадках. Журналисты видели, например, народного артиста России Валерия Никитина вышагивающим по направлению к съемочному павильону, в неожиданных костюмах встречались на улочках Гороховца артисты «Комедiи» и т. д. Но и только — подробности у самого Никиты Сергеевича. Самые красивые берега великой русской реки Волги обнаружились, видимо, еще до начала съемок — в… Швейцарии. Вот он, глобализм жутчайший! Но, опять же по слухам, в экспедицию в Швейцарию отправились без нижегородцев. Вернее, только с одним — экс-министр культуры, кинематографист и писатель Владимир Иванович Седов в швейцарских съемках участие принял. Чем это грозит нам? Как говорится, доживем — увидим. Хотя кое-что уже наверняка известно и сейчас. Владимир Иванович принялся за автобиографическую прозу. Первые части повести «Зеленое пальто» и несколько биографических рассказов только что выпустил в издательстве «Деком» (тираж — 1000 экземпляров). Впереди грядут другие части и главы, и мы, глядишь, узнаем из дальнейшего, как там плещется в знаменитых озерах Швейцарии наша ненаглядная краса Волга. Ну, понятное дело, у такого мастера, как Никита Сергеевич, Волга и в Африке может оказаться Волгой. Кстати, вот новость — Вадим Абдрашитов снова на съемочной площадке у Михалкова. На этот раз, кажется, как соучастник (или консультант) сценария будущего фильма. Всем давно известно: любое российское кино Абдрашитовым не испортишь. Но это присказка, а пока — издалека и долго, мимо швейцарских озер и лугов, течет река Волга.
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото из архива В. И. Седова.
Нежность киллера Нижегородец снялся если не в главной, то в центральной роли двух серий (17-й и 18-й) большого телевизионного фильма «Инспектор Купер», недавно прошедшего в эфире НТВ. И фильм вполне профессиональный, и, похоже, публику он собрал у ТВ-экранов немалую, и «наш» в грязь лицом не ударил. Сыграл, во всяком случае, заразительно. О подобном, если такое случается, нижегородские СМИ толкуют дружно, много — да проще сказать, на все лады. Но в случае последнем молчок почти полный и непонятный. А ведь новоиспеченный киноактер из нижегородских пределов — фигура вполне примечательная. Это писатель и журналист Захар Прилепин. В его разнообразнейшем списке трудовых профессий — контрактник и участник чеченских конфликтов, «вышибала» в ночном заведении, могильщик и некоторые другие весьма нетривиальные занятия — теперь появилась еще одна (правда, не в реале, а в киноверсии) — киллер. Ну, современное телекино, известное дело, состоит из умения держаться перед камерой и умения опять же держать одно-два бесконечно повторяемых состояния своего героя, как то мужественность, обаятельную непосредственность, ну и так далее (не даром даже А. Заворотнюк считается успешной актрисой). Редко кому удается пойти дальше этих составляющих кинославы. И вот можете со мной поспорить, но именно Захару Прилепину удалось. Лирические токи, которыми спрессованы лучшие страницы его книг, совершенно искреннее чадолюбие, с которым этот человек проходит по жизни, — все это авторы фильма и разглядели в Прилепине, пригласив его в телесериал. Вообще интересно, как поклонники писателя, подчеркивая его современность, совсем не замечают, что его всегдашний герой — наследник по прямой совсем, скажем, другого отношения к любимой, к женщине, чем это принято сейчас. Помните, у Вознесенского: «Я беру тебя на поруки перед силами жизни и зла… Я беру тебя на поруки перед городом и людьми». Ничего не напоминает, хотя бы из последних высказываний Прилепина? А в «Купере» он сыграл Серого — Сергея Васильева, просто киллера, который случайно столкнулся с маленькой непростой детской судьбой. Ну, сюжет и сказку о том, что и киллеры любить умеют, и киллеры печальны и добры, когда речь заходит о самом главном, — все это оставим на совести и фантазии авторов «Инспектора Купера». После же просмотра серий с участием Прилепина остается несколько другое. У Даля как-то нашел пословицу: «Русский человек без родни не живет». Вот не может Серега — Серый переступить через судьбу ребенка. Не может, и все. Родственники они, а если этого родства у них нет, то и ничего вообще нет. Странно, однако, с таким поворотом сюжета столкнулся в «детективном мыле», но уж что есть. …И шутка напоследок. Действие в «Инспекторе Купере» происходит в некоем городе, в районе, прозываемом Арсенал. Когда-то Серега Васильев провел здесь свое детство, а теперь киллерствует. Ну, в Нижнем «Арсенал» известно что. Поэтому в определенных кругах и анекдот сложился: «Если в «Арсенале» появится Прилепин, значит, это заказ».
Нижегородский рабочий, №50 (17208) от 4 декабря 2012 г. Источник:
театральный городовой Красная Шапочка и пустота
К Виктору Пелевину, 50-летие которого мы недавно отметили, это никакого отношения не имеет. А к Александру Ивановичу Мишину, поставившему спектакль «Красная Шапочка» (премьера состоялась 6 октября) в театре кукол, имеет, и самое непосредственное. Дело в том, что А. И. Мишин, как известно, консерватор — он готов «законсер-вировать» все, что происходит на сцене любимого им театра: технику актерской игры, неизменность жанровых установок, строгие каноны решения мизансцен, ну, и так далее. Собственно, «Красная Шапочка» в репертуаре театра кукол, где спектакли живут лет по двадцать, была и раньше, но поставил ее небезызвестный Вадим Смирнов, отбывающий ныне творческую ссылку в городе Оренбурге, как Пушкин в Кишеневе или Михайловском, укутанный, очевидно, знаменитыми платками, а также вниманием шумной детворы, собирающейся на спектакли труппы Вадима Александровича. «Красная Шапочка» Смирнова — задиристая, шумная, не без каких-то постановочных осечек, очень мудро вписывалась в шварцевскую версию всемирно любимой сказки: жизнь — трудная штука, но если быть веселыми, дружными, заботливыми друг к другу, все за одного, то тогда «нам не страшен Серый Волк». Надо полагать, А. Мишин долго мучился присутствием чужеродного (чужедругого) материала в репертуаре своего театра, пока не решился показать, где должен быть командир (ой, простите, это я вспомнил любимый мною фильм «Чапаев»). Но как бы там ни было, существует на сцене кукольного теперь другая «Красная Шапочка». Какая-то вялая и скучноватая. Она вроде бы весело шагает на встречу с бабушкой, зачем-то в дороге задерживаясь с разными зверюшками, разговаривающими «подстроенными» голосами. Кто-то из театральных людей, стремясь поддержать «Красную Шапочку», бросил фразу, что вот появился на свет спектакль, где все понятно (а «Кошкин дом» или «Сказ о граде Лебединце» — это затуманенные по смыслу работы?). «Красная Шапочка» все-таки сказка, и сказочный воздух хочешь не хочешь должен витать над тем, что «перебрасывают» через рампу актеры. Надо сказать, что такого воздуха совсем мало. Все понятно, а сказки почти нет. Пустота какая-то образовывается. В программке спектакля почти сплошь зна-чатся молодые актеры. Нет, ребята, так, без торжества, без вдохновения, вы далеко не пойдете. Профессионализм набирают дерзостью. А в чем ваша дерзость? Сыграть своего персонажа точно так же, как его играли двадцать, тридцать, сорок лет назад? Гаммы — вещь необходимая, без них как без рук. Но если только их и играть, дела получаются не очень. Впрочем, двоим исполнителям удалось прорваться в хороший спектакль. Художник И. Ко-стрина, как всегда, на высоте. Несколько куко-лок, в том числе Красной Шапочки, просто по-дарок сердца. Ну, а с Волком вообще история замечательная. И кукла удалась, и исполнитель роли Волка Марат Сабиров, как говорят студенты находящегося рядом с театром филологического факультета, в реале молодец. Работает безукоризненно по энергетике, характерности, темпу речи. Сабиров настоящий Волк, продолжающий традиции «волчьей стаи» нижегородской сцены. «Красная Шапочка» — спектакль особый. Он сделан не для простых смертных, а для самой настоящей нижегородской элиты. И не надо вспоминать о губернаторах, мэрах и прочих официальных лицах. На репертуарной афишке кукольного пометка: «Красная Шапочка» — с 3 лет». Но, зная наших сердобольных родителей, неугомонных, как революционный марш, бабушек и дедушек, понятно, что поведут на этот спектакль детей двухлетних, и будут даже отличившиеся — те, что заявятся с полуторагодовалыми. А что у нас с вами есть дороже, ценнее, чем этот трехлетний зал? Для этой настоящей элиты одного консервативного устремления постановщиков спектакля более чем недостаточно. Зал на «Красной Шапочке» (на представлении, виденном мною, точно) не проснулся, не ожил, не задышал и, скорее всего, чувств особых не изведал. Эта публика, если бы она могла, умела, то явно бы выставила за увиденное «неуд». А шутки с элитой, между прочим, плохи. С потери ее доверия начинаются все поражения.
Нижегородский рабочий, №51 (17209) от 11 декабря 2012 г. Источник:
Театральный городовой Трое в лодке, не считая Тургенева И. С.
Пьесу И. С. Тургенева «Нахлебник» в русском театре ставят и играют, хотя и не так часто. Но вот деталь: все знаменитые и заметные постановки «Нахлебника» прославились исполнителями главной роли — беспоместного дворянина Кузовкина. В этой роли были любимы и чтимы публикой и М. Щепкин, и В. Давыдов, и еще немало артистов хороших и разных. Линию удачных разработчиков и воплотителей образа Кузовкина достойно продолжает уже в нашем академическом театре драмы в недавней премьере «Нахлебника» (15 ноября) Валерий Никитин. Он сразу, с первого своего появления на сцене, пробивается к главному в Кузовкине — искренней человечности, и этим «маркером» отмечена вся жизнь его героя в спектакле. В. Никитин играет с некоторым «достоевским» нажимом (память о Макаре Девушкине, видимо, покоя артисту не дает и никогда не даст), но в раскрытии сущности образа он зачерпывает все же глубоко. Роль у В. Никитина получилась такого уровня, который далеко не часто присутствует на нижегородской сцене. Другое дело… Постановщик спектакля Б. Голубицкий как-то абсолютно механически подключил к исполнительской манере В. Никитина две другие актерские группы, плохо друг с другом контактирующие. Одна — это опереточные селяне-пейзане, условные театральные девушки и разная там дворня. Здесь все так стилизовано, что опереточный манерный камуфляж получается. Глядишь на эту группу, и пробиваются опасения, что вот она сейчас вылетит из-за кулисы на чудо-машине времени и сбацает что-то вроде «Свадьбы с приданым». Третья группа одного спектакля — отдельный ударный батальон (мы так повеселим, что «за ценой не постоим») — такие вот разудалые, тоже несколько опереточные, хамлы (от слова хам). Хамлы и есть хамлы, везде: и в Африке, и при крепостном праве тоже хамлы, даже если уездные помещики. К ним в спектакле почему-то присоединился, слился в едином порыве и петербуржский коллежский советник Елецкий, хотя он явно не того поля ягода. В общем, все смешалось в деревенском доме Елецких. «Группа хамов» в исполнении хотя бы тех же А. Фирстова, Ю. Котова, С. Блохина публику веселит и согревает, аки легкий алкоголь. Но, боже мой, где же в этой истории «разместиться» внутреннему трагизму Кузовкина? А Ольга Петровна Елецкая? Так искренне, подкупающе начинает вести эту роль Анна Сучкова. И вдруг во второй половине спектакля все проваливается в тартарары. Кто она, Ольга Петровна, на фоне селян-пейзан и «предводителя» весельчаков-охотников Флегонта Тропачева, абсолютно не понятно. Живьем на сцене я видел «Нахлебника» давным-давно, читал вообще в стародавние времена, вроде бы к какому-то университетскому семинару готовился. И вот перед премьерой открыл тургеневский томик и кое о чем стал догадываться. Например, почему Влас Дорошевич, когда говорил о сыгранных Стрепетовой маленьких людях, подчеркивал, что они вызывают к себе жалость — пришибленные, малоразвитые, и восклицал здесь же: «Но какая совесть! Какая могучая славянская совесть!..» Или русская жертвенность, особенно читаемая и с многочисленных страниц истории, и в сонме человеческих судеб. Об этом и Иван Сергеевич писал. Только все это почему-то напрочь выпадает из спектакля. Даже В. Никитин во второй половине холоднее, однообразнее, чем хотелось бы. Вот и получается: есть лодка-спектакль, в которую, кроме Кузовкина, режиссер Б. Голубицкий усадил еще две группы «товарищей»: опереточных селян и развеселых, игривых, хамоватых уездных помещиков. С Тургеневым от этой рассадки что-то не срастается по-настоящему. Его не то чтобы забыли, но сквозь завесу какого-то беспорядочного игрового действа добраться к нему оказалось сложнее. А так хочется именно тургеневского сердцебиения — «я умоляю доступа без посредников к настоящему».
Рапорт подготовил Василий ПАНИХИДИН (Александр АССЕЕВСКИЙ
Нижегородский рабочий», № 52 (17210) от 18 декабря 2012 Источник:
Театральный городовой И на обломках «Амилькара»
Черт меня дернул как-то перед просмотром в ТЮЗе Ива Жамиака — «Месье Амилькар, или Господин, который платит» — перечитать пьесу, еще в прошлом веке опубликованную. Да еще вспомнился спектакль Дзекуна Саши в Саратовской драме, носившей тогда гордое имя Карла Маркса, но вот сподобившейся одной из первых в стране поставить все еще до сегодняшнего дня шагающего по сценическим российским подмосткам Ива Жамиака. Бес меня попутал. Да так хитро, что от начала до конца тюзовского спектакля я все время мучился: а ту ли пьесу я гляжу? Знакомый «Амилькар» «обогатился» в постановке В. Симакина массой каких-то новых реплик, иногда даже несколько ломающих сюжет, и вообще это напоминало ситуацию, когда просишь и ожидаешь стакан чаю, а приносят химическую кока-колу. В. Симакин на малой сцене ТЮЗа репетировал «Месье Амилькара» десять месяцев. Зная некоторые особенности жизни нижегородских (не частных) театров, скажу честно: это рекорд, достойный если не местной Книги рекордов Гиннесса, то кисти Айвазовского обязательно. Что же так тщательно, месяц за месяцем отстраивал режиссер? Кто-то, может быть, помнит, что «Месье Амилькар» — пьеса-притча с довольно глубокими подтекстами. Впрочем, в последние годы на российской сцене почувствовали, что в творении Ива Жамиака скрыт немалый развлекательно-коммерческий ресурс. И понеслось! В этой группе «гонщиков» оказался и главный автор тюзовского проекта. Скорее именно проекта, а не спектакля. Некоторые сюжетные ходы режиссером-постановщиком упрощены. Психологические мотивации поведения героев сродни тем, что в тонночасах потребляет сегодня массовый ТВ-зритель в «Ефросиньях», «Обручальных кольцах» и прочей «попсогалактике». Причем, как сказал один нижегородский поэт, «есть незыблемые правила, в них не вносит жизнь поправки». Одно из фундаментальных правил сформулировал когда-то Владимир Владимирович (простите, я о другом) Маяковский: «Сделайте нам красиво!» И нам в спектакле ТЮЗа делают это! Очень миленько получается у актрисы театра И. Букловой петь под знаменитый французский шансон, да еще под живые фано, скрипочку и аккордеон. Ах, забыли неизменный беретик для певицы, но беда не велика: костюмов в спектакле много — глаза не соскучатся. Все, что могло восприниматься в «Амилькаре» цинично или агрессивно, в тюзовской интерпретации смикшировано до нуля: зрительниц по большей части, конечно, нельзя беспокоить и травмировать. Смысловые, содержательные коллизии и перипетии сюжета преподносятся постановщиком в урезанном, адаптированном для поп-сознания варианте. Сказать, глядя на артиста А. Шмелева, какую точно драму, боль перенес его герой-художник Машу, ну просто невозможно. По спектаклю это простодушный, обаятельный и не циничный человек. А чего еще надо-то для восприятия? Чего пустоголовые критики и журналисты, к которым причисляю по долгу «городовой» службы и себя тоже, требуют от спектакля, который делает зрителям «красиво»? Ну, а в остальном в спектакле все хорошо, все хорошо… Нет, кроме шуток. Филигранно аккуратен в отстройке образа своего Амилькара А. Чухнов. Он сосредоточен, его работа создает ауру, несет энергетику. Жаль только, что постановщик спектакля «обрубил» все наиболее сложные, те, что не в попсовом контексте, переживания и страдания Амилькара. Рисунок роли нашелся у С. Рязановой — Элеоноры. Хотя обидно: рисунок есть, а истории, пережитой героиней боли — нет. А уж актрисе Д. Андреевой, сыгравшей Виржинию, вообще приятно поаплодировать и поздравить тем самым ее. Прежде всего потому, что у актрисы, по-видимому, это дебют: она еще недавно училась в Нижегородском театральном училище. А еще ее героиня очень уверенно и с хорошим на-строением проводит свою роль. В общем, я, как человек служивый, скажу без обиняков. На месте дирекции ТЮЗа я бы давал публике «Месье Амилькара» раза два каждую неделю. Ну да, получилось попсово и не очень круто. Раньше в театрах такого стеснялись, теперь нет. Красиво же! Такая сказочка, почти русская. Как любил одно время повторять Доренко Сережа: «Не бойтесь русских сказок!.. В конце все обязательно поженятся». Вот Амилькару только это почему-то не удалось. Бывает, однако. Хотя в ТЮЗе этой осенью, после ухода из театра В. Симакина, «Амилькара» решили все-таки на сцене не играть. Новый худрук обещал к концу сезона выпустить новую версию спектакля. А для начала попросил всех его участников-актеров взять в руки подлинный текст пьесы Ива Жамиака — без гигантских сокращений и вписанных В. Симакиным реплик. Действительно, это только в песне-гимне на обломках может что-то там возникнуть вновь. В реальной театральной жизни вряд ли.
Нижегородский рабочий, №53 (17211) от 25 декабря 2012 г. Источник:
Театральный городовой Живи во времени
Раньше было романтичнее и уютнее, что ли. Перед Новым годом — запахи ели и мандариновых корок, потом салат оливье и прибалтийские шпроты, потом игры у горок и горящих электрическими гирляндами елок, потом обязательные новогодние представления для детей. Сегодня — нет, все практичнее, обыкновеннее и отранжированнее: новогодняя реклама, обязательные рейтинги — люди, звери, машины и прочая-прочая ушедшего года, гороскопы, обилие которых похоже на наводнение в Крымске, и календари тоже… Предновогодье раньше — это тихое, а в свободные минуты блаженное ожидание праздника. Предновогодье теперь — это вымученное: «Ой, ну скорее бы Новый год!..» Хотя что толку сравнивать: жизнь все равно настоит на своем. Правда, можно еще пошутить и вместо календаря перелистать какой-нибудь шнобель-календарь («родственник» известной шнобелевской премии), скажем, театральных дат. О, здесь есть где разгуляться! Многие, например, помнят, что любимец нашего детства Горьковский-Нижегородский ТЮЗ открылся в 1928 году, что первые его спектакли игрались на сцене театра драмы и в Канавине во Дворце культуры им. В. И. Ленина. Но дата может зазвучать и по-другому, потому что самые первые спектакли для детей, утренники, стала в Нижнем играть антреприза Н. И. Собольщикова-Самарина, похоже, еще в сезоне 1897/98 года. Показали собольщиковцы детворе тогда три спектакля или даже более. Таким образом, история театра для детей в Нижнем удлиняется на целых 30 лет, и ей исполнится в 2013 году уже не 85, а 115 лет. Впрочем, и это дата не последняя. Если повнимательнее вглядеться в хроники нижегородской сцены, то возможны и новые неожиданности. Во всяком случае, Н. И. Собольщиков-Самарин долгие годы держал детского зрителя на примете, писал специально для этой публики инсценировки и пьесы. В будущем году театральной общественности города можно установить и отметить весьма своеобразный день (к сонму тех, что уже отмечаются) — День снятого спектакля. Партийная и строгая общественность бдительно следила за репертуаром театров. В 1948 году — 65 лет назад — сняли стараниями этих сил с репертуара театра драмы спектакль по пьесе И. Кожевникова «Огненная река», который, по свидетельству современника, «получил, к сожалению, положительный отзыв местной театральной критики». Рано, видать, ребята радовались. «Аналогичная участь постигла пьесу А. Софронова «Карьера Бекетова», — пишет тот же современник. За битого двух небитых дают, как известно. Не знал рецензент, что В. Кожевников и А. Софронов еще себя покажут и как драматурги, и как главные редакторы двух популярных советских журналов… Но снятия того сезона на этом не закончились. Вот горестное признание все того же летописца театра: «Перед закрытием сезона в качестве его последней премьеры театр включил в репертуар пьесу А. Мариенгофа «Белая лилия», которую, как порочную, постигла та же участь». Нижегородец и дружище Сергея Есенина Мариенгоф в 1948 году в городе Горьком! Да еще и с порочной пьесой! Господи, я исходил весь Интернет вдоль и поперек, чтобы найти хоть какие-нибудь следы этого порока. Тишина. Может, кто-нибудь из старых нижегородцев поможет, свяжется с редакцией и кое-что прояснит? Кто-то запомнил какие-то подробности или даже сохранил программку или фото? Получить гриф «порочности» в советском театре могла далеко не всякая премьера (это дело надо отметить — сказали бы в кругу советской интеллигенции, знавшей наизусть Есенина). По-своему это уже выдающийся спектакль. Вообще в городе Горьком партия и ее актив были всегда начеку на счет театров. Не дали сыграть репетировавшуюся «Метель» Леонида Леонова (это впоследствии–то депутата Верховного Совета СССР 5—7 созывов и Героя Социалистического Труда — 1967 г.). Уже в годы моих театральных бдений «прикрыли» в той же драме «Вы чье, старичье?» — спектакль по Б. Васильеву. Не остановила ни слава писателя, одного из соавторов фильма «А зори здесь тихие», ни фронтовое прошлое Степана Петровича Ожигина, очень тепло и искренне сыгравшего главную роль. Степану Петровичу руку помощи протянули коллеги из театра Минска, чье партийное руководство было отнюдь не против произведения Б. Васильева. Но летать дважды в месяц в Минск, чтобы играть там, С. П. Ожигину было уже тяжело, и со слезами на глазах он всегда вспоминал спектакль, который «свернули» в театре драмы. Но самое большое позорище снятия случилось еще ранее. Режиссер Н. А. Покровский, любимый и чтимый в городе (именно из Горького послали документы на присвоение ему звания народного артиста СССР), прочитал в журнале только что опубликованную пьесу М. Булгакова «Бег» и понял, что это именно то, что он обязан поставить на сцене. Вот здесь-то в бой и пошли партийные функционеры. Их борьба увенчалась невиданным успехом: Н. А. Покровский вообще уехал из Горького в Сталинград. Одна из актрис тамошнего театра была замужем за секретарем обкома партии, и была надежда, что «Бег» все-таки можно поставить там. История эта требует отдельных красок. Но в итоге «Бег» в Сталинграде был поставлен, и вся советская театральная страна ездила в город-герой на Волге, чтобы его посмотреть. Получается, что театральный М. Булгаков послевоенных лет начинается в Сталинграде. Мог бы в Горьком, но писателя и его трубадуров вовремя заметили и остановили бдительные люди горьковского театра. Хотя не о них же речь. Ну почему бы театралам и театральщикам один день в году не посвятить тем, снятым, в назидание о том, что жить по совести не запретишь никогда и никому? А Новый год — что ж, и календари тоже: «Умирают — в пространстве, живут — во времени».
Нижегородский рабочий», № 2 (17213) от 15 января 2013 Источник:
Театральный городовой В Нижнем орудует стая волков
В советские времена это называлось коротким выразительным словом — чёс. В театральной среде его понимали (и принимали!) очень просто: есть лето, есть весна, а есть Новый год, вот он то и дает возможность актерам в социалистических производственных отношениях ни с того ни с сего получить живые деньги. Это было вроде НЭПа в оковах социалистической экономики. Одна знакомая актриса признавалась мне во времена оны: «Вот отработала на елках, купила новые финские сапоги, и еще немного осталось». В предновогодье и, по-моему, десять дней нового года (столько длились школьные каникулы) наблюдалась интенсивная актерская миграция: каждый божий день из родного театра актерские ручейки текли в какой-нибудь ДК, потом еще куда-то, и от фраз вроде «Ну-ка, елочка, зажгись!» к концу рабочего дня некоторым служителям Мельпомены становилось плохо. Хотя, если честно, не все было так обескураживающе. Советские новогодние представления для детей отличали по крайней мере два неплохих качества. Во-первых, был стандарт — и Дедушек Морозов, и Снегурочек, и прочих зверушек всегда изображали актеры, что, в общем-то, обеспечивало хоть минимальный профессиональный интерес. Сегодня, увы, новогодний спектакль за рамками театров ничего подобного не гарантирует, можно попасть со своим чадом в такую «сказку», что лучше было бы посидеть дома. Во-вторых, советские елки обеспечивал волшебник — это была забота и работа профсоюзов. Отсюда и билеты на елку определялись не по цене, а, как говаривали, «от работы папы, мамы, дедушки и бабушки», и новогодние подарки, естественно, для потомства членов профсоюза, были обязательными и бесплатными. Ныне профсоюзы скрылись где-то в горячечном капиталистическом тумане, и очень многие папы и мамы в предновогодние дни занялись бухгалтерскими подсчетами: может, купить билеты на елку не сюда, а туда — дешевле станет — и без подарка? Переход, почти повсеместный, на елочное самообеспечение сильно поубавил присутствие детей на новогодних представлениях (хотя, может, во всем виновата демография — детишек стало меньше). И театры, и театральный люд задумались: что же делать, куда и как нам плыть дальше? Есть театры, которые от специальных елочных представлений отказались. Театр драмы, например. Появились театры, которые стараются дифференцировать своих зрителей по возрасту и играть для каждой возрастной группы отдельно, — «Вера», «Комедiя». Если в советские времена существовали так называемые «спецы»: сценаристы, постановщики – такая небольшая группа монополистов «новогоднего дела, то сегодня заметны крохотные поползновения конкуренции у мастеров искусств, представляющих детишкам новогодние сказки. Глядишь, у детей наших детей появится возможность видеть действительно не просто новогодний конвейер всевозможных представлений, не затрагивающих никаких струн души, а притягательное и запоминающееся волшебство. Ну, до этого, если честно сказать, еще далековато. Хотя именно среди актеров было и есть немало исполнителей, с исключительной трогательностью относящихся к своим «детским» сценическим обязанностям. Понятно, Дедам Морозам не особенно есть где разойтись — им не характер, им стать надо играть. Да и у Снегурочек судьба незавидная — как сказал мне один знакомый малыш об увиденной им в спектакле Снегурочке, «она как в рекламе». Сценические легенды среди этих знаменитых новогодних персонажей, увы, пока не творятся. Зато у других… Вы заметили, как в прошлом веке Котеночкин и Папанов дали старт «волчинизации» и нашей театральной сцены тоже? О, какие замечательные Волки проявились в наших детских спектаклях! Саша Носов в куклах — упоительный и самый обаятельный. Владимир Берегов, Александр Айрапетов — это «волчья» гвардия ТЮЗа. Константин Еремеев — задумчивый Волк «Веры». Да в каждом театре за последние годы взрастили своих Волков — эксцентричных, стильных, добродушно-глупых, заводных и головотяпистых, хотя и не только. Одна актриса, рекомендуя мне своего сценического партнера по «волчьему» репертуару, заметила: «Это у него почти гамлетовская роль». Я подумал и решил, что преувеличения здесь нет. Какой-то механизм нашей российской жизни сработал так, что со времен перестройки и поныне главным сказочным фольклорным героем (и детских новогодних представлений тоже) стал волк. Не лиса, не Иванушка-дурачок, не волшебница-щука, не заяц и не кто-то иной, а волк — страшный и нелепый. В Гражданскую вся страна запела «Яблочко», мы же четыре десятилетия упиваемся «волчьим парадом». Хотя последнее, конечно, не тема моего рапорта. В конце прошлого года у нас в Нижнем объявился еще один Волк исключительных качеств — боевой, настырный, как активист партии (не пишу какой, чтобы избежать судебных исков). Еще этот Волк хоть и грозный порой, но до удивительности какой-то… — не знаю, как даже сказать точнее, — веселый и свойский. Это все о Марате Сабирове и его Волке из «Красной Шапочки» в куклах. Этот Волк стоит игры и свеч, ходить можно только на него одного. Я даже подумал, что, будь моя воля, я бы учредил что-то вроде специальной медали «Лучший Волк Нижнего». А что? Но воли нет, потому Волка можно сегодня только видеть. Хотя и это немало. Рапорт начинался с упоминания новогодней театральной сцены. Но все кончается. Как написал когда-то Токубоку: «Новый год наступил. Мы опять побрели всё по той же печальной дороге».
Нижегородский рабочий №4/17215 от 24.01.2013 г Источник:
Театральный городовой Ушаков за Ушакова
В стародавние советские времена, когда проводное радио бубнило на каждой кухне и прихожей, собираясь на работу и зашнуровывая туфли, я вдруг остановился, прислушался и так, стоя, как провинившийся ученик, провел не менее получаса. Мне показалось, что откуда-то знакомый голос из радио рассказывал удивительную историю. О своем детстве и репрессированном отце, об обыске энкавэдэшников и аресте близкого человека, о годах своей юности, когда приходилось скрывать факт принадлежности к семье врага народа, о всяческих прошениях о смягчении участи отца и, наконец, о долгожданном известии о его полной реабилитации. Собственно, таких историй каждый из нас в перестроечные годы уже знал, в том числе по рассказам близких, более чем достаточно, в «Архипелаг ГУЛАГ» не надо было заглядывать. Но в радиорассказе меня подкупило множество пронзительных деталей: с одной стороны, это надо было пережить самому, с другой — суметь эти факты пронести и сохранить в памяти через гущу лет.
Спустя какое-то время этот же самый радийный голос вдруг поведал об Антонине Николаевне Собольщиковой-Самариной. Актриса, конечно же, божьей милостью, и в радиорассказе сохранялся пиетет восхищения и преклонения, но вместе с тем Антонина Николаевна представала человеком очень живым, которому не только все человеческое не чуждо, но в этом просто растворялась большая жизнь большой актрисы. Речь, кстати, шла в тот раз об ипподроме и скачках, и рассказчик точно «расчертил» все силовые линии эмоций тех памятных ему часов. К этому времени я уже знал, что рассказчик — Святослав Михайлович Ушаков — многие годы актер театра драмы. Правда, кроме этих, других знаний у меня почти что не было. Как театральный зритель я увидел только окончание, хвост актерской карьеры С. М. Ушакова, и в этом мне ничего особенного не запомнилось. Еще говаривали о С. М. Ушакове как о коннике и «лошадином знатоке». После услышанного мною его рассказа о репрессированном отце, который был, похоже, известным ветеринарным врачом и крупным специалистом по коневодству и тоже любил лошадей, знал в них толк, я подумал о благости семейных скреп. «А может быть, любовь передается по наследству?» — записал я в своей записной журналистской книжке. Но, каюсь, на долгие годы забыл об этой пометке. А вспоминать, к счастью, пришлось и приходится ныне. Актеры, после трудов долгих и праведных оставив сцену, по-разному себя ощущают и ведут тоже. Конечно, есть мемуаристы, им хвала и честь. Но Святослав Михайлович, решившись писать о театре, придумал… свой собственный жанр. В нем как-то чудно переплелись собственные впечатления, памятные эпизоды и четко сверенная по документам, разным источникам биографическая канва героев его очерков, коллег по сцене. Так случилось, что в Горьком — Нижнем Новгороде театроведения как такового нет и не было никогда, хотя бывали времена, что в нижегородской театральной критике трудились перья воистину золотые. Но историю театра еще надо собирать, вписывать в общероссийский контекст, осмысливать, и здесь терра инкогнита. Да и просто сложно из сегодняшних десятых узнать что-нибудь о блистательном Н. А. Покровском, легендарном В. А. Соколовском или неповторимом десятилетии службы на горьковской сцене В. Я. Самойлова. До недавнего времени можно было только что-то собирать по разбросанным там и сям рецензиям, упоминаниям и прочее, если бы не героический и притягательный поступок С. М. Ушакова. Под одной обложкой своей книги «Театральные портреты» (2007) он собрал 30 своих очерков о коллегах-актерах, среди них имена, на которых стоял и держался театр многие десятилетия: Собольщиков-Самарин, Вашурина, Дворжецкий, Хлибко… Получилась такая редкостная театральная энциклопедия. Театральные книжки в последнее десятилетие в Нижнем появлялись — мемуары, воспоминания, театральные хроники, но только одна из них, книга С. М. Ушакова, обладает уникальным набором качеств: она и о пережитом — искренне и с любовью, с верой в театр, и как бы еще и коллекция из тщательно отобранных, сверенных по разным источникам фактов нашей театральной жизни. Не книга, а находка для любого человека, интересующегося театром. И это находка на многие годы вперед. Надо сказать, что актерский стаж у Святослава Михайловича большущий — на профессиональной сцене с 1948 года, после окончания Щепкинского училища был принят в труппу Горьковского театра драмы. Коллеги в прошлом году 1 февраля отметили его 90-летие. Но, как пелось в задорной советской песенке, «нам года не беда», и закрывать список сыгранных на родной сцене ролей Святослав Михайлович, похоже, не собирается. В первой премьере этого сезона, в «Нахлебнике» по И. С. Тургеневу, С. М. Ушаков появился не в зрительном зале, а на сцене в роли Анпадиста — смешного, перепуганного немца-портного. Эпизод небольшой, но, как и золотник, дорог, потому что получился совсем не проходным. А в паре с С. М. Ушаковым выступил… Ушаков Павел. Похоже, у последнего — выпускника Нижегородского театрального училища — это самая первая роль на профессиональной сцене. Некоторые театралы пророчат этому пареньку из Сарова хорошее сценическое будущее. Во всяком случае, совпадение замечательное: первая роль Ушакова — как бы из рук… самого Ушакова, не родственника, а однофамильца, но все равно приятно. Самое главное у Павла уже случилось, дальше остались сущие пустяки — успешно проработать на сцене лет пятьдесят и написать хорошую книгу. А Святослав Михайлович своим замечательным возрастом, своей доброй памятью и пером, своим присутствием на сегодняшней сцене просто согревает нас всех, мне кажется.
Нижегородский рабочий №6/17217 от 29.01.2013 г Источник:
Подмостки Возвращение «Мещан»
Премьера спектакля по пьесе Горького готовится в театре драмы «Разве мы не мещане? Разве мы не пытаемся сохранять наши внутренние домашние устои и то, к чему мы привыкли?» — этими вопросами задавался известный московский режиссер-постановщик Вадим Данцигер перед тем, как взяться за работу над известной пьесой Максима Горького. Премьеру горожане увидят 31 января на сцене Нижегородского государственного академического театра драмы.
Дамоклов меч постановки Товстоногова У «Мещан» непростая и странная судьба. Как рассказала руководитель литературно-драматической части театра Елена Чернова, в дореволюционной России подобные спектакли могли вызвать волнения, а в одном из провинциальных городов показ пьесы закончился демонстрациями и арестами. Цензура вымарывала большие куски из текста. В советские и постсоветские времена «Мещане» лет на 40 оказались под негласным запретом уже по другой причине — никто из режиссеров не решался повторить легендарную постановку Георгия Товстоногова 1966 года. Долгое время за пьесу практически не брались. Возвращение «Мещан» стало знаковым событием для театра. Ведь именно этот спектакль стала первой пьесой Горького, поставленной на нижегородской сцене в 1902 году — через год после ее написания. — Когда мне позвонил художественный руководитель Нижегородского театра драмы Георгий Демуров и предложил «замахнуться» на «Мещан», я попросил дать мне время, — вспоминает Вадим Данцигер. — Дамоклов меч знаменитой постановки Товстоногова висел надо мной, и решиться на то, чтобы обратиться к этому материалу, было сложно. Не хотелось войти в конфликт и сравнение с этим легендарным спектаклем. Но, поработав с пьесой и перечитав ее раз 15 подряд, я пришел к мысли о том, что сейчас другое время, другая эпоха, но произведение остается таким же актуальным, как и в начале ХХ века. Нужны просто другие смысловые акценты и другая трактовка персонажей. По словам Данцигера, ничего негативного сегодня нет и в самом определении мещанства — это всего лишь некое сословие людей. И большинство проблем, с которыми сталкиваются герои пьесы, актуальны и сегодня. Именно это режиссер постарался донести до зрителя. Кстати, для Вадима Иосифовича это первая работа с творчеством Горького. — Сначала мое знакомство с этим писателем произошло в школе, затем в театральном училище и в институте, только в рамках программы, — продолжает Данцигер. — Я был молодым и амбициозным и относился к нему крайне легкомысленно, считал, что театр должен заниматься пьесами современных авторов — тем, что рождает время. Постепенно я понял, что это было ошибкой. Учиться все равно нужно на классическом материале, где поднимаются вечные темы. И я благодарен за возможность поставить «Мещан» на родине Горького, в театре, носящем его имя. Режиссер не ставил перед собой цели конкурировать с постановкой Товстоногова, попытавшись подойти к пьесе с «чистого листа» и по-другому расставить акценты.
Сцена стала ковчегом
Зрителей ждет множество неожиданностей, и одна из них — оригинальные декорации, созданные московским художником-постановщиком Андреем Климовым, который и раньше сотрудничал с Нижегородским театром драмы. Одна из нестандартных находок — образ ковчега, символизирующий неспокойность и шаткость. Климов предложил ассоциацию жизни семьи Бессеменовых и того странного времени, когда «все рушится», с накренившимся кораблем и изготовил макет «заваленной» сцены. Режиссер согласился с этим вариантом, хотя он оказался достаточно затратным — по сути, пришлось повторить планшет сцены под углом. Не так просто будет и с роялем, однако всех секретов Данцигер раскрывать не стал. Режиссер также взял на себя смелость доработать линии некоторых персонажей, которые у Горького не были прописаны. Например, в пьесе указано, что дочь Бессеменова Татьяна — учительница, но что она преподает, не упоминалось.
— Мы долго пытались ответить на этот вопрос и пришли к выводу, что Татьяна — учительница музыки, — говорит Вадим Иосифович. — Как только мы это поняли, все встало на свои места, пазл сложился. Своя сюжетная линия будет и у актрисы, играющей безымянную героиню, обозначенную как «Баба». В пьесе она появляется лишь один раз на несколько секунд в начале второго акта. Вадим Данцигер посчитал, что образ сердобольной женщины, но при этом воровки, очень интересен. Бабе придумали целую историю, чтобы показать ее одиночество и поведать зрителю о ее судьбе. Эту роль играют молодая актриса Маргарита Баголей и студентка Нижегородского театрального училища Виктория Беликова. Коллектив театра надеется не разочаровать зрителя и музыкальным сопровождением постановки. Труппа работала совместно с композитором Михаилом Хейфецом. В спектакле прозвучат три романса начала ХХ века, которые также исполнит Маргарита Баголей.
Код костюма
Выбор актеров, по словам Георгия Демурова, практически не вызвал споров, как это обычно бывает. Вадим Данцигер посмотрел несколько спектаклей с участием нижегородцев, кроме того, в пьесе четко прописан возраст героев. Впрочем, для многих стал неожиданностью выбор заслуженного артиста России Сергея Блохина на роль Бессеменова. Он намного моложе своего героя, но, по мнению режиссера, у него есть все возможности взять на себя силы сопротивляться действительности, в нем ощущается темперамент и характер еще не старого, крепкого мужчины, который пытается бороться за свою семью. Кстати, изначально Данцигер предлагал сыграть главную роль Георгию Демурову, но тот отказался, считая это ошибкой. В постановке заняты заслуженные артисты России Тамара Кириллова, Александр Сучков, Юрий Котов, Раида Божко, артисты Вероника Блохина, Николай Шубяков, Вера Фокова, Валентин Ометов и другие. Костюмы для постановки также создавал Андрей Климов. Он решил отказаться от детальной исторической реконструкции и разработал эскизы стилизованных нарядов, внеся и часть своей фантазии. По его мнению, костюм должен нести некоторую смысловую нагрузку, раскрывая характер персонажа. — Это определенный код, который всегда интересно рассматривать и разгадывать, — считает Елена Чернова. Впрочем, оценить декорации, костюмы и работу труппы предстоит самим зрителям.
Надежда КЕЙ. key@nrnnov.ru Фото автора и из архива Нижегородского государственного академического театра драмы.
Кстати Георгий Демуров также поделился планами на будущее. В ближайшее время в театре начнется работа над пьесой Шекспира «Двенадцатая ночь».
Сюжета о том, как какой-нибудь российский умелец перебрал свою «Ладу-Калину» и превратил ее в 600-й «Мерседес», по нашему ТВ я еще не видел. Наверное, просто потому, что работа эта непростая, хотя безумство храбрых у нас, на тех же волжских берегах, еще не перевелось. На подобный шаг отважился новый главреж театра юного зрителя Виктор Шрайман. Год назад тогдашний худрук ТЮЗа Виктор Симакин (преемственность, как видим, есть уже в имени) поставил спектакль по давным-давно знакомой пьесе Ива Жамиака «Месье Амилькар, или Господин, который платит». Давнее путешествие этого произведения по сценам страны подвигло В. Симакина на несколько нестандартных ходов — пьеса была сокращена, в спектакле добавились многочисленные реплики самого постановщика и даже целые сцены (так, юные парижане на малой сцене ТЮЗа мечтали приехать в Россию и сходить в Нижнем Новгороде именно в ТЮЗ — этим, очевидно, подтверждались великие слова Александра Грибоедова о смеси, которая посильнее, чем «коктейль Молотова», — французского с нижегородским). В спектакле В. Симакина были и другие качества, по которым с ним абсолютно не жалко было расстаться навсегда. Но новый главреж пошел другим путем: почти с тем же актерским составом он стал... репетировать «Месье Амилькара» заново и неделю назад (22 января) сыграл премьеру. Чтобы представить сложность подобной модернизации, еще раз подчеркнем — речь шла о спектакле, уже заигранном на публике. В спектакле, который актерами, его участниками, уже был как бы прожит. Все было против переделки, кроме одного отчаянного постулата — дело мастера боится. И В. Шрайман доказал, что и в этой вроде бы безнадежной ситуации свой шанс он умеет не упустить. Если вы смотрите многочисленные телевизионные мелодрамы — сериалы, то помните, что собираются, «склеиваются» они из многочисленных и по сути бесконечных эпизодов «превратностей судьбы» героев. Прежде всего В. Шрайман делает из пьесы Ива Жамиака самую настоящую, самую типичную мелодраму. Мелодраматические акценты гуляют по нашим театрам и спектаклям свободно и легко, но вот мелодрама, как говорится, в чистом, рафинированном виде — здесь какая-то стеснительность трепещет. Вроде того, что в Одессе все так могут, но стесняются (хотя на всех ТВ-каналах, верно, и могут, и не стесняются). Плохих жанров нет. И «Месье Амилькар» заиграл в новой постановке ТЮЗа всеми мелодраматическими порывами. С легким акцентом юмора. С легким налетом гротеска в актерской игре. Это так — для контраста, для зрителей, которые потребовательнее. Естественно, старый знакомый наш Амилькар — тот же артист Анатолий Чухнов — преобразился. Теперь это не человек, который проводит безжалостный, жесткий и в чем-то бесчеловечный эксперимент, а человек, который упустил свое богатство домашнего, семейного счастья. Вот так упустил за здорово живешь. Пытался он оправдать себя задуманным и исполненным экспериментом, да где там — финита. А счастье семейных уз, дружбы, взаимной любви и привязанностей было так возможно, так близко, так трепетно. Ах, Амилькар, Амилькар!.. В. Шрайман не только вернул на нижегородскую сцену мелодраму в таком полном объеме, но и (разрешите шутку) сделал самый президентский нижегородский спектакль — о безусловном торжестве семейных ценностей. Ну, а если без шуток, то постановщик очень грамотно «выводит» на сцену каждого участника спектакля, нигде не нарушая вкуса и добиваясь живой, не кричащей, без театральности интонации. Жест у актеров В. Шраймана — вообще тема особая. Юные театроведы, где вы? Актерскую игру жестом, которую культивирует, похоже, новый тюзовский главреж, надо бы списать, это любопытно. Как результат, актеры в новой версии «Месье Амилькара» радуют все без исключения, но некоторые особенно. Ирина Долганова проводит свою роль в таком хорошем рисунке и замечательной энергетике. Анатолий Чухнов проделал колоссальную работу, «перемонтировав» своего героя, и везде, в каждом эпизоде, в каждом «кусочке» роли сохраняет подлинность и человеческую «незастывшесть». В новой версии просто заново родился герой Александра Шмелева — артист сыграл роль на художественном подъеме. Диана Шрайман сделала свою героиню просто и красиво. Хотя и ей, и всему спектаклю не хватает какой-то мелодраматической густоты. Видно, рамки достройки, перестройки, переделки в реальности существуют, ощутимы. И В. Шрайман ограничился тем, что мхатовские старики и называли цветом пьесы и ее дикцией. Дальше, вероятно, будут опыты постановщика с другой драматургией. Интрига внесена... Так вам не нравится «Лада-Калина»?..
Нижегородский рабочий, №8 (17219) от 5 февраля 2013 г.
Источник:
Театральный городовой На волшебников надейся...
В начале нынешней зимы две спящие красавицы сначала заснули, а затем благополучно воспряли ото сна (не обошлось без поцелуя и крепкой-крепкой любви) на сцене двух нижегородских театров — ТЮЗа и «Веры». Но если тюзовская спящая красавица прибыла к нам, похоже, из туманного Альбиона, то «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» — это наше все, это Александр Сергеевич Пушкин. Его сказки все чаще и чаще оказываются востребованы российским театром, а «Царь Салтан» в «Вере» сохраняется в репертуаре с прошлого века — с 1999 года. И есть за что лелеять и пестовать этот спектакль, в котором самым замечательным образом соединились пушкинское слово, пронзительные интонации музыки, феерические по ощущению национального орнамента костюмы, мягкая пластика и проявление легкости у актеров на сцене. Последнее, наверное, происходит с некоторыми из нас: когда читаешь детям пушкинскую сказку и вдруг чувствуешь какой-то подъем, легкое головокружение от пушкинской образности, изящества, душевной благодати. Что бы там ни говорили и как бы ни шутили по поводу «нашего всего», а в Пушкине обязательно живет наше сердце. Нового Пушкина в «Вере» — «Сказку о мертвой царевне» — поставила режиссер Ирина Лаптиева. Она-то склонна ко всякого рода организации «приключений» слова на сцене. Именно она так любопытно придумала среду, всякие мизансценические условности, инсценируя прозу Степана Писахова, Булата Окуджавы, наконец, знаменитые-презнаменитые стихи Корнея Чуковского. В каждом спектакле у нее очень неожиданные, живые, улавливаемые публикой связи между партитурой слова и ее догадок, доводок к тому, что важно не только услышать, но и увидеть. Здесь бы и карты в руки режиссеру. Но есть, как ни крути, уже найденный сценический ход прочтения Пушкина в «Царе Салтане», а дважды в одну и ту же воду... Так по всему и выходило, что надо повторяться. Поначалу в спектакле «Сказка о мертвой царевне» все так и случалось. Вернее — без обид, господа актеры и театральные деятели, — получалось «тех же щей, да пожиже влей». Хотя нет, художник Наталья Белова, пусть и не во всех костюмах, но верна себе: вкус, эстетически многомерная орнаментальность — да просто все сделано с любовью и душой. У И. Лаптиевой была еще одна сложность. Сегодняшние дети — полноправные воспитанники анимационного полнометражного кино. Они так вжились в «мультичные» приключения Ильи Муромца и прочих героев нашего фольклора, что вывести их на иную дорожку визуального восприятия сказочного действия — довольно трудная, едва ли выполнимая в условиях театра задача. В общем, и здесь И. Лаптиева со коллеги сдались: детки, а также их родители получили ироничный наигрыш в мультупаковке. Одна финальная сцена свадебки, где семь богатырей «принарядились» в семь красавиц, чего стоит. Нет, со вкусом здесь все в порядке, но вроде бы у Пушкина Александра Сергеевича было что-то иное. А что? А вы знаете, ведь нашла И. Лаптиева это что. Чудный наш философ Е. Н. Трубецкой написал когда-то работу «Иное царство и его искатели в русской народной сказке» и подметил в ней кое-что важное. «Как же отразилась русская душа в русской народной сказке?» — спрашивал он. Хотя здесь-то мы кое-что знаем и сами: не случайны все эти волшебные щуки, которые умеют все устроить и организовать, и прочие сивки-бурки. Вот прислушайтесь к словам Е. Н. Трубецкого: «В русской сказке мы имеем яркий образец мистики пассивных переживаний человеческой души... В ней сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше и при этом совершенно забывает о своей, личной ответственности. Где светлые силы дремлют и грезят, там темные силы действуют и разрушают». И вы знаете, первым, кто стал сопротивляться вот такой пассивности и личной безответственности в сказках, был наш Александр Сергеевич. Каким-то образом режиссер-постановщик и участники спектакля «Сказка о мертвой царевне» об этом догадались и внесли в спектакль очень важное. В спектакле после «сватовства» семи богатырей царевна — Александра Трушкина — отчаянно плачет и объясняет, что она уже невеста. Значит, любовь в ее душе угасла не совсем или совсем не угасла, и она готова за нее бороться. А. Трушкина — вообще лучшая в спектакле. Мягкость, обаяние, подкупающая теплота в реакциях сопутствуют ей. В этом ощутимо проигрывает актрисе королевич Елисей — Денис Зиненко. На волшебников надейся, но сам не плошай. Спектакль «Сказка о мертвой царевне» все-таки оказался не повторением пройденного или каким-то стилистически модным прочтением сказки, а пробился-таки к мудрой и заветной пушкинской мысли. Вы думали, что русские сказочные герои спят и спят да на печи лежат? Как сказал один российский златоуст, которого в эти дни часто вспоминают и цитируют: «Нет, ребята, все не так. Все не так, ребята!»
Нижегородский рабочий, № 10 / 17221 от 2 февраля 2013 Источник:
Театральный городовой Жалоба на самого себя
«Считайте годы по веснам!» — убеждал когда-то поэт Юрий Адрианов. В этом призыве была своя правота, но летоисчисление в нашем те-атре, например, давно перешло из оптимисти-ческого в мифологическое. Десяток лет назад была запущена «мифологема»: Нижнего нет и не существует на театральной карте России. Правда, вывод об отсутствии Нижнего на российской театральной карте как-то не срастался с реальной жизнью. Нижегородские театры стали ездить хоть на малые, кратковременные, но гастроли по российским городам (в том числе и в Москву), участвовать в различных театральных фестивалях от Иркутска и Ярославля до Мелехова и Питера и находили очень теплый прием и зрителей, и критики. Чеховский фестиваль в Таганроге надолго запомнится в академической драме — спектакль «Дядя Ваня» то и дело взрывался аплодисментами собравшихся в зале. Не знаю, ведут ли в драме условную «Гостевую книгу», но за последние годы в нее можно занести весьма лестные высказывания об их спектаклях нескольких именитых зрителей. Аргумент об отсутствии в Нижнем «Золотых масок» действовал весьма исправно в качестве под-тверждения мифа. Но и тут как посмотреть. Два спектакля в драме — «Гранатовый браслет» и по «Утиной охоте» А. Вампилова — поставил лауреат, по-моему дважды, «Золотой маски» Алексей Песегов. Да и сама «Золотая маска» в Нижнем есть и ждет своего выставочного, для публики, часа в театре «Комедiи» — за многолетнюю работу, в том числе в нижегородских театрах, главного режиссера Семена Эммануиловича Лермана. Время потребовало новых, более усовершенствованных мифов. И свершилось. В самом конце прошлого года местные информагентства разнесли «радостную» весть, почерпнутую на одной из пресс-конференций: театральная жизнь Нижнего Новгорода наблюдается, но похожа на спокойную, тихую, болотистую реку. Театральная жизнь имеется, но такая уж замухрыжисто-провинциальная, что полный отстой, ребята. Сравнивать театральную жизнь столицы, а это, по разным подсчетам, от 60 до 300 театров, несколько театральных вузов, конкурсно-фестивальный эпицентр, кино-производства, штампующие притягательное для актеров «телемыло» (и не только, впрочем), «собрание» всех лучших режиссерских сил, приученность к зрелищам и действам публики — так вот, сравнивать этот объем даже с театральным ресурсом провинциального мегаполиса — смешно же просто. Вот вам краткий перечень из самого последнего театрального возмущения против объявленной в Нижнем провинциальной тишины и спокойствия:— неожиданный по энергетике и силе воздействия спектакль «Человек-подушка» МакДонаха (театр «Zooпарк»), жаль, играют редко; — хорошая по высоким профессиональным меркам работа Валерия Никитина в «Нахлебнике» (театр драмы);— исключительно энтузиастически (редкое единодушие) принятая первыми зрителями премьера «Мещан» (театр драмы);— уверенно, добротно выстроенная, не без интересно обнаруживающихся подтекстов «Сказка о мертвой царевне…» (театр «Вера»). Список может быть продолжен. И мораль очень проста: дело не в якобы безысходном провинциализме наших театров, а в глухоте и равнодушии, безынициативности, неактивности самих нас, зрителей. Если решать, кто из двух сторон более провинциален — наш театр или мы, то вывод, по-моему, очевиден: мы сами плохо любим наш театр. Раньше ведь как было: театр нашим любопытством, энтузиазмом, интересом словно бы поднимался на воздушную подушку и стремительно «въезжал» в наши переживания. Сегодня корабль театра плещется лопастями и безутешно недосчитывается былых и новых поклонников. Словом, прав был один из апологетов соцреализма: «Сердца, не занятые нами, немедленно займет наш враг». Ну, предположим, не враг, а так: развлекуха там разная, что воспринимается и подается полегче да пожиже. Потому что сходить в театр — это не так круто, как в дорогостоящие фитнесы, СПА, дансинги и прочее, но все-таки еще имеет вес. Вот жаль только, что жизнь театральная у нас провинциальная… И так далее. Новый миф попадает в цель, а значит, работает и будет работать. Мы вот с десяток лет думали, что нас нет на театральной карте. Теперь, очевидно, подхватили думы про то, как тиха провинциальная наша жизнь. Хотя, может быть, кто-то и догадается, что провинциализм как таковой вообще-то начинается не на сцене, а в наших с вами головах. Мы плохие, провинциально-равнодушные зрители.
Нижегородский рабочий, № 14 / 17225 от 26 февраля 2013 Источник:
Театральный городовой Обратный маршрут
В былые времена театральная жизнь об-устраивалась так, что ни единый волос не мог упасть с головы без разрешения и команды управляющего органа культуры. Правда, это касается основных «кровеносных сосудов» нашей недореформированной по сути дела театральной системы, а вот на так называемом капиллярном уровне… Здесь, ребята, сегодня интересно. Меньше чем за пять дней в Доме актера дважды собирались толпы публики. Дело дошло до того, что перед вечером памяти Леонида Енгибарова администратор встречала гостей в нижнем фойе, извинялась и просила запозднившуюся публику прийти в следующий раз — свободных мест больше не было. Нечто подобное произошло и на концерте солистки камерного музыкального театра Ларисы Назаровой. В одном случае актеры нижегородских пластических театров, студий, циркачи показали кое-что в память о любимом актере и клоуне. В другом — история еще более удивительная. Более двадцати сезонов существует в Нижнем камерный музыкальный театр. Его учредитель — администрация Нижнего Новгорода — помогает коллективу, хотя, очевидно, может совсем немного. Театр сам прокладывает свой маршрут: решился на аренду нового помещения «на окраине» — во Дворце культуры «Красное Сормово», практически сам, через кассу, зарабатывает деньги на премьеры, создание новых спектаклей, вырабатывает совершенно оригинальные формулы своего «репертуарного поведения» и общения с публикой. Сейчас модно крутиться вокруг цифры «100»: сто лучших фильмов мирового экрана, сто лучших советских кинолент, сто произведений мировой классики, сто произведений русской классики. Министр культуры В. Мединский предлагает создать сайт, на который выложить лучшие (вероятно, опять сто) спектакли. Уже поговаривают о ста шедеврах мирового изобразительного искусства, которые надо знать и хранить в сердце, как «Отче наш». В общем, грохнем по сто! (Это совсем не то, о чем вы подумали, увидев приличную закуску.) Камерный музыкальный, между прочим, дав-но овладел этой стратегией. Они часто поют и играют мейнстрим, но не простой, а классический. Та же Лариса Назарова в своей программе «Память сердца» в Доме актера спела песни и романсы, популярные у нашей публики в 40-е, 50-е. Да, ретро, но когда вы сегодня в двадцатый раз смотрите «Белое солнце пустыни», уж не думаете ли вы, что подключаетесь к современному кинопроцессу? Еще три или четыре концерта — больших и поменьше, подобных программе «Память сердца», — хотел бы ка-мерный провести этой весной в Кремлевском концертном зале и Доме актера. Когда-то, в конце 20-х годов прошлого века, труппа Н. И. Собольщикова-Самарина боролась за «окраинного» зрителя. Зимой на санках-розвальнях, через Волгу, катили артисты как раз в Сормово. Это нужно было, чтобы перейти театру в новый фор-мат. До конца 20-х играли премьеры чуть ли не еженедельно: спектакль шел три-четыре раза — и до свидания, зрителей не хватало. Только новый зритель с его ощущениями, мировосприятием мог привести к тому театру, который мы знаем сегодня. Оказавшись в заречье, камерный осваивает, в отличие от Собольщикова-Самарина, обратный маршрут — решил «верхнюю» публику не терять и посылает ей сигналы, что именно в камерном она обретет нечто мейнстримное, лучшее, любимое, всегда желанное. Борьба за публику наполняется новыми настроениями и сюжетами, и не по разрешению сверху, а как жизнь велела. Деталь. В организации своих спектаклей и всевозможных мероприятий камерный всегда щепетилен. И к нынешнему своему вхождению на сцену Дома актера в театре позаботились и о красивых афишах, и о настрое собирающейся публики, и даже о некоторых музыкальных сюрпризах. В качестве концертмейстера в «Памяти сердца» выступил известный нижегородский джазмен Александр Шишкин, который, по-моему, в эти дни отмечает свой юбилей. Дуэт концертмейстера и певицы получился славным, и появилась возможность поаплодировать юбиляру особенно. Если развить мысль и призыв незабвенного Николая Николаевича Озерова, то такой театр, такой джаз нам нужен.
Нижегородский рабочий, № 16 / 17227 от 5 марта 2013 Источник:
Театральный городовой Без луча света
Ван Клиберн, которого мы с печалью в сердце поминаем в эти дни, в 1958 году отвечал на вопрос американского журналиста о том, какие они, русские (так на Западе часто называли всех, кто жил в СССР). Пианист сказал, что мы «теплые, любящие и очень уверенные люди». Нашу страну 55 лет назад можно было обозвать по-всякому — и тоталитарной, и нищей, и еще какой-то. Только не мещанской. Чего не было в жизни огромного числа людей, того не было. В программе нового спектакля Нижегородского академического театра драмы «Мещане» по пьесе М. Горького есть подсказки, например, выписка из словаря: «Мещане — часть податного сословия». Но вообще-то за этим прозвищем закрепился, и уже очень давно, не только социально-экономический смысл. Мещанство и в нашем восприятии скорее моральное качество и образ жизни. Таким видел его и М. Горький, таким понимали очень многие. В начале своего очерка о Булгакове его в каком-то смысле земляк Паустовский замечает: «…в Киеве существовал и благоденствовал злой и пронырливый обыватель. Выражение «киевский мещанин» было широко распространено и стало нарицательным. Оно вошло даже в чеховскую «Чайку». С чего бы это вы-делился именно мещанин из Киева, теперь и не разобрать, но, думается, ему под стать был мещанин нижегородский, московский, смоленский и далее по всем губерниям тож. Но, возвращаясь к Вану Клиберну, понятнее становится, какие качества людей резко отличали их от мещанского «вероисповедания», мировосприятия, если хотите. Алексей Максимович люто не любил мещан — знает каждый. В противовес их мещанским идеалам ему виделись (а может, только предчувствовались) другие. Предчувствия М. Горького сформировал А. П. Чехов по прочтении пьесы «Мещане», когда написал о Ниле, что этот человек уже по-новому оглядывает окружающий его мир. Так уж случилось у М. Горького-драматурга, что все теплое, окрашенное любовью, пусть не такое уж уверенное в себе, но явно не приемлющее трусость и приспособленчество, сосредоточилось в Ниле и Поле, Перчихине и отчасти Тетереве. И вот тут-то и возникает некоторая излишняя сконструированность и заданность «Мещан», поставленных в драме. Любовь Нила и Поли у режиссера-постановщика Вадима Данцигера и его актеров как-то и не особенно проявлена. Сцена объяснения Нила выброшена вообще, мол, и так все ясно. Перчихин — добрейшая душа, чудак-язычник и наивный глас народной жизни, «переформатирован» в какого-то неврастеника, если не сказать хуже. Юрий Котов все разыгрывает как по нотам, но это герой явно какого-то другого спектакля и пьесы, забредший неизвестно как на территорию «Мещан». Певчий Тетерев обряжен в европейский черный костюм, ходит с футляром скрипки или что-то вроде, говорит с легким кавказским акцентом, как разжалованный грузинский князь, пьет поминутно (пьяница все-таки иначе как-то проявляется, чем «продленный» посетитель бара). Словом, не жизнь в доме Бессеменова, а безнадега точка ru. Нет мира в мещанском храме, все копошится, бьется о разные углы и зашкаливает. Все черненькие, все прыгают (это вроде бы из другой горьковской пьесы), все заходятся в экзистенциональном раже. Написав эти слова, я понимаю, какой гнев исполнителей и принявших спектакль сердцем (есть за что, но об этом, похоже, в следующий раз) я обрушиваю на себя. Мол, есть такое право у театра — переосмысливать и переживать классику как сегодняшнюю жизнь. Да кто бы спорил. Просто рядом с экзистенциональными переживаниями (а в программке помечено особо, чтобы, наверное, мы такого, не слишком современного, и подумать не могли, что «Мещане» — «экзистенциальная драма»), рядом со всякого рода отчуждениями и поисками личностью неограниченной свободы есть в реальной действительности очень простые здравые идеи. Например, о том, что повседневная жизнь требует от человека большого мужества. Остаться человеком даже тогда, когда экзистенциальное отчаяние распылено, как воздух, в окружающей жизни, — это вам не фунт изюма. Но об этом, очевидно, мы задумаемся на другом спектакле театра по другой пьесе. А пока… А вы знаете, от «Мещан» в нашей драме, помимо того, что сказал уже здесь, исходит такое живое обаяние, дух невиданной прежде актерской сыгранности, «почерковая» свежесть режиссерских решений, что это вообще-то спектакль-событие для нижегородской сцены. И тема особого рапорта. А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте экзистенциальных мук? Оставим до следующего рапорта этот вопрос.
Нижегородский рабочий, № 18 / 17229 от 12 марта 2013 Источник:
театральный городовой Повторная работа
Из своего школьного детства помню, что, если многим не удавалось что-то в контрольной или с домашним заданием были нелады, всему классу предлагалось открыть тетради и написать тему урока: «Повторная работа». В театрах тоже случается подобное, но причины «повторяемости» совсем иные.
Иногда вспоминают, особенно в детских театрах, хорошую пьесу, но уже игранную, даже, может быть, совсем недавно. Поколения детей меняются быстро — так почему бы хорошее не продлить? Киношное слово «ремейк» в театре плохо приживается — просто потому, что испокон веков театр стоял на том, что играл и переигрывал все имеющее успех на сцене. Вот и спектакль «Спящая красавица» — еще один вечно варьируемый сказочный сюжет, на этот раз от английского автора Чарльза Уэя, — в недавней постановке ТЮЗа можно было бы назвать ремейком. Потому что лет пятнадцать тому назад или чуть более того спектакль с таким же названием и по этой же пьесе здесь уже шел. Живы и, слава богу, здравствуют актеры, которые были заняты в первой постановке, но не менее памятно, что публика очень неплохо принимала тот давний спектакль, поэтому постановщик новой «Спящей красавицы» Елена Фирстова имела как бы маленькую фору вроде той, что получает футбольная команда, играющая на своем поле. Но, понятное дело, для удачи спектакля этого маловато. Требовались усилия еще. И Е. Фирстова вместе с участниками спектакля их продемонстрировали. Выстроился такой, опять же извините за кинотерминологию, вполне анимационный полнометраж. И не просто анимационный. Только что в Суздале закончился очередной российский фестиваль мультипликационного кино, и любопытно, что на нем разделились номинации — авторской анимации и коммерческой, полнометражной. Разница ощутима, хотя и существование этих двух направлений уже не оспаривается. В искусстве все взаимопроникаемо, вот и взялась Е. Фирстова за своеобразный «театральный полнометраж», а по-другому сказать, сколь ни вычурно это будет звучать, — за отстройку прохождения сюжета. И получилось же кое-что. Динамичное действие, всеподавляющий элемент приключений, «настраивающее» звучание музыки и танцев, не характерность даже, а масочность героев, поданная актерами в приличествующем избранному стилю темпераменте. «Полнометраж» вертится, зрители охотно смотрят. Вот только два «но». Не понятен главный смысловой посыл, месседж спектакля. О чем это, собственно? Ответ на этот вопрос проскальзывает как-то сквозь твердоотстроенный приключенческий сюжет. И еще: выйдешь из зала после «Спящей красавицы», и сразу, моментально все происходившее на сцене забывается, не помнится почти ничего. Вот разве только культура, вкус, даже изящество костюмов действующих лиц спектакля. Их придумала художник Наталья Симакова, и они-то и напоминают, что сказка ложь, да в ней намек, хотя бы, как в данном случае, чисто эстетический.
А вот с «Мурли», спектаклем по знаменитой повести-сказке голландки Анни Шмидт в театре драмы, совсем другая история. Спектакль этот перестали играть, когда трагически ушел из жизни исполнитель главной роли артист Артур Деменев. Его так любили в театре и просто зрители, что казалось, его репертуар не восстановим. Но все-таки рискнули и не ошиблись. Павел Ушаков, еще и сезона не отработавший в театре, попробовался на главную роль Тиббе вместе с новой исполнительницей роли Мурли Марией Мельниковой. И получился очень трогательный дуэт. Угловатый, пацанистый Тиббе. Но при этом П. Ушаков сумел за счет своей искренности, темперамента и, может быть, даже излишней волнительности приподняться чуточку над изображением обыденной жизни. А в работе М. Мельниковой, как всегда, есть чувства, в которых много теплоты, мягкости, чистоты души. Любовь Мурли и Тиббе — это, конечно, не поединок роковой. В спектакле с А. Деменевым отношения этих героев могли дрейфовать куда-то в сторону вечной истории Ромео и Джульетты. У нынешних главных героев и других персонажей этой истории (а их набирается добрых два десятка — половина актеров труппы театра заняты в спектакле) другая миссия. Театр стремится убедить зрителей — и юных, и пришедших с ними взрослых, — что каждый живущий на свете уже герой, если стремится не делать чего-нибудь загрязняющего окружающую среду, прежде всего душевную. Помнится, один хороший советский поэт сформулировал закон поведения вполне взрослого человека: «Не маячить, не льстить, не сорить». Если не научишься с детства, этим трудно будет овладевать в ранге депутата Госдумы или гордумы даже. Постановщик спектакля Карен Нерсисян проводит сюжет «Мурли» с психологическим, а не приключенческим акцентом. Душевная чистота, честность, заботливость о близких и далеких, скромность и желание оставлять после себя только хорошее — это не то, что приходит к человеку само собой, по волшебству, что ли. Это душевная работа — вчувствоваться, сопереживать — и в театре идет тоже. Иначе жить нельзя. Хотя соглашусь, что спектакли, как, скажем, и мамы, всякие нужны, всякие важны.
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото с сайта ТЮЗа.
Нижегородский рабочий, № 20 / 17231 от 19 марта 2013 Источник:
театральный городовой Экзистенция, однако
О нарушении геометрии (конфликтной расстановки) горьковских образов в «Мещанах» — последней премьере театра драмы — говорилось в одном из наших рапортов. Но не это оказалось главным, однако. Постановщик спектакля Вадим Данцигер, вероятно, решил, что конфликт конфликтом, а есть еще вероятность и возможность как бы базировать все происходящее на определенном сценическом нерве. Вероятно, поэтому М. Горькому дописали в названии: «Экзистенциальная драма в двух актах». Конечно, XXI век на дворе и куда же теперь без экзистенции, а полная разобщенность, одиночество людей, невозможность хоть как-то им изменить установившуюся структуру существования мира — все это шлейф переживаемой нами жизни, кто бы и что о ней ни писал и ни говорил, хоть тот же Горький. В общем, крутится-вертится все на струнах экзистенции в доме Бессемёнова. Временами милый, глубоко озабоченный тем, что все не так, исстрадавшийся Бессемёнов. Удивительно приятно наблюдать, как шаг за шагом, спектакль за спектаклем Сергей Блохин проявляет все большую твердость актерского почерка и становится настоящим лидером в труппе. Акулину Ивановну Тамары Кириловой с ее извечным желанием всех успокоить и ублаготворить бросает, как усталое суденышко в штормовом море, из стороны в сторону бессеменовского дома. Свежие краски для Петра нашлись у Валентина Омётова. Бессемёновский наследничек и цинично мелкий, и услужливо-потерянный человек, но временами захлебывающийся какой-то неразбуженной никем детскостью. Мягка, способна носить в себе определенную деликатность и тонкость чувств Татьяна у Марии Мельниковой. Елена у Вероники Блохиной — женщина, конечно, земная, но, как во сне, наощупь, в глубинах памяти и еще чего-то ищущая все той же свободы и тепла. Приобщение В. Данцигером актеров к такой манере существования на сцене делает и кое-что замечательное тоже — как бы выжимает старые, избитые приемы игры и наполняет происходящее свежестью, новыми тонами. Добавьте к этому несколько кинематографических приемов постановщика: «наплывы» почти «закадровой» музыки, «говорящая» предметная среда. Здесь В. Данцигер вместе с художником Андреем Климовым очень постарались. Сама «картинка» бессеменовского дома — без давящей патриархальности и со свободным пространством верха сцены. Еще одно неожиданное «зеркало» — большой «киноэкран». Замечательно придуманная метафора дома Василия Васильевича — вдруг зашатавшийся и покосившийся вековой шкаф-буфет в конце первого акта. Любопытно. Как любопытен и «предмет остраннения» — в какой-то момент по полу бессеменовского дома начинает бегать маленький, игрушечный деревянный паровозик. Не с руки бы ему здесь появиться, но странность его пребывания на сцене только усиливает желание понять, почему и как все смешалось в доме у Бессемёновых. Еще одно режиссерское дополнение к «Мещанам» весьма спорно, как и некоторая (отмечавшаяся в рапорте в прошлый раз) переакцентировка горьковских образов. Появился новый персонаж — баба с улицы, кое-что уносящая из дома Василия Васильевича, но и приносящая в спектакль тоже — разнесчастный мещанский романс столетней давности. В такую романсовую оправу вставляется сценическое действие «Мещан». Подобное «головой» можно оправдать — все-таки играются сцены из мещанской жизни, но вкусово, да еще при постоянно, «закадрово» присутствующей музыке, иногда просто нарядной вплоть до Брамса, романсовый прием работает, по-моему, плохо. И в итоге имеем. Достаточно блеклый ряд героев, которые могли бы хоть как-то противостоять бессемёновщине. Свежий лад и склад актерской игры. Бывает так, что спектакль может удасться, а может быть, и нет, но он все равно становится каким-то этапом в жизни театра. Загляните в программку «Мещан» — мне кажется, она представляет тот ряд актеров, то актерское поколение, которое уже вышло на самые главные рубежи в театре драмы. «Мещане» закрепляют определенный статус-кво: смена актерских поколений в театре драмы произошла… Что же касается свобод, переживаний, человеческих страстей, то мне лично ближе М. Горький, чем увиденный спектакль «Мещане». В столетней давности статье о писателе я прочитал нечто к определению тогдашнего мещанства: они, по мнению автора, «за хорошее уличное освещение (Бессемёнов за то, чтобы с тротуаров не воровали дощечки. — Прим. мое, А. У.-К.), правильное железнодорожное сообщение и чистый воротничок и видят политическую свободу в усердной трескотне парламентских мель-ниц». Боже, как все похоже! Роясь в Интернете, случайно обнаружил, что наибольшее число требований на просмотр заполучил в России кот Дмитрия Анатольевича Медведева — Дорофей. Кот хороший, рассматривать его, по-моему, интересней, чем какую-нибудь фотосессию Аллы Пугачевой-Галкиной. Но все-таки задумываешься: и куда же ты несешься, тройка-Русь? А экзистенция его знает!
На фестивале имени Евстигнеева молодые актеры получат... удачу
На 10-м театральном фе-стивале-конкурсе имени Евстигнеева есть любопытная номинация — «Удача молодого актера». Кому она улыбнется — Александру Калугину или Татьяне Киселевой, артистам театра «Комедiя», — станет известно 25 марта. Номинированы они за роли Кати и Славика в спектакле «Пять вечеров». Актеры рассказали о своем соперничестве и длинном пути по стране до нижегородской сцены. МОСКВА НЕ ПОКОРИЛАСЬ — Я знаю, что вы не нижегородцы. Александр из Екатеринбурга, а Татьяна из Ярославля. Как попали в наш город? Александр: Да, я родился в Екатеринбурге, поступил в местный театральный институт на отделение «Артист театра кукол». Потом перевелся на драматическое отделение и закончил учебу в 2008 году артистом театра и кино. Театры Екатеринбурга мне никогда не нравились. Поэтому я поехал... в Омск! Но через полгода опять вернулся на родину. Все театральное искусство там под большим влиянием Николая Коляды, это нужно либо принять, либо нет. Мне не все нравится, что делает Коляда. А в академический театр драмы было просто не попасть. Там играли заслуженные артисты, которые выходили на сцену со словами «аплодируйте мне!». В таком театре работать не интересно. Надоело все, денег не платили... Что делать? Я зашел в театральный институт к своим. Они рассказали, что Вовка Клапатюк в нижегородском театре «Комедiя» служит, живет припеваючи! Я позвонил, приехал, прослушался — меня взяли. Меня здесь все устраивает, да и хватит уже кочевать. Хорошо не там, где нас нет, а там, где мы есть. Татьяна: Я родилась в городе Переславль-Залесский в Ярославской области. Сначала выучилась на хореографа, но поняла, что хочу быть актрисой. Окончила Ярославский театральный институт и поехала покорять Москву. Стояла там в очередях на прослушивания, на показы. Не очень удачно все сложилось, но от своей цели не отказалась. Было лето, до нового сезона оставалось время, и я поехала в Пермь. Проработала месяц в театре «У моста», там было так тяжело! С утра до ночи мы не выходили из театра, никакой личной жизни, присел на пять минут — иди покрась что-нибудь, иди таскай декорации, иди посмотри репетицию. Я в свои 23 года не того хотела. Потом поехала в Рязань с тем же расчетом, что и в Пермь. До Москвы два часа на электричке, в свободное время ездила на кастинги. А потом личная жизнь привела меня в Нижний Новгород. Год одновременно работала в «Комедiи» и в театре пластической драмы «Преображение». — От нашего города до Москвы тоже недалеко. Продолжаете ездить? Т: Мысли о Москве уже меня покинули. Не то что бы я обросла корнями, как Александр... А: У моей супруги, кстати, тоже история ого-го! Она не нижегородка, и даже не екатеринбурженка. Родом из Казахстана, родители живут в Башкирии, училась в Самаре, работала на Севере. Вот и определи, откуда она. Работает тут бухгалтером. В семье должен быть один придурок, который занимается творчеством, — это я. Она зарабатывает деньги, а я вот... ля-ля-ля (напевает). Ее такое положение вещей не устраивает, она ерепенится, но я стою на своем, я же мужик! Я больше ни-чего не умел после школы, куда еще мог пойти? «ЗАЧЕМ ВООБЩЕ ПОСТУПИЛ СЮДА?» Т: Да, кажется, что актерская профессия — это же ух! А: Я буду сразу же сниматься в кино, играть во всех театрах все главные роли, я буду самым востребованным! Т: А на четвертом году у всех студентов одно и то же ощущение... А: Я бездарность! Кому я нужен! Т: Зачем я вообще по-ступил сюда! А: Куда идти работать! Т: Особенно когда показываешься в столичных театрах, все видишь. Да тут очередь до Красной площади из таких, как ты. А в «Комедiи» мы уже множество ролей переиграли. — Какие были самые яркие? А: Я даже не могу выделить. Этот театр отличается от всех, в которых я играл. И подбором драматургии, и режиссерскими приемами, и публикой. В Нижнем люди ходят в театр как на праздник, в красивых вечерних платьях, костюмах. В Екатеринбурге такого уже нет. Там и ходят на спектакли плохо. А в «Комедiи» постоянно аншлаги, это подстегивает артистов, есть стремления и перспективы. Перед полупустым залом пропадает желание играть. Есть молодые артисты, которые по году сидят в массовках, а нам вот так повезло! Т: Я люблю молодежные спектакли. Но и серьезную взрослую героиню хотелось бы сыграть. Анну Каренину, например. А: Мне без разницы, лишь бы характерные роли. Какой из меня герой? Мне нравятся злодеи, подлые люди — их интересно играть. Герой, он что? Он просто хороший. А злодей разный: он где-то хороший, где-то плохой, хитрый, злой. — А если дают роль, которую не хочется играть? Вот не лежит душа... А: Деваться некуда. Это заслуженные артисты имеют право один раз за сезон отказаться от роли. Конечно, это потом скажется на личных взаимоотношениях. Если ты откажешься, тебе второй раз могут вообще не предложить. У молодых все еще проще — что предложат, то и играй, подходишь, не подходишь. Бывает, что артисты уходят из театра или уезжают на сессию, приходится делать срочные вводы. Тебе дают текст, и тут уже не важно, знаешь ты материал, имеешь ли к нему какое-то отношение, можешь ли существовать в этой роли. Все, учи, через две недели на сцену! Т: Я согласна. Но для того чтобы убедить зрителя, надо каждую роль делать хорошо. СПЕКТАКЛЬ ПО ДУШАМ — Вам близки ваши герои из «Пяти вечеров»? Т: У Кати нет родителей, она сирота, но, несмотря на то, что ей тяжело по жизни, она искренняя, настоящая, очень умная и самостоятельная. Взяла и влюбила в себя Славика! Я похожа на нее своей придурковатостью и искренностью. Мне легко ее играть и существовать в ней. А: Слава — моя самая яркая роль в этом театре. Персонаж вообще на меня не похож. Режиссер, когда меня увидел и попробовал сопоставить с пьесой, задал вопрос: это что такое, почему он? Сначала у нас было непонимание, я психовал, нервничал! Т: Саша каждую репетицию придумывал новые образы, менял очки, волосы по-разному прилизывал, рубашки, жилетки какие-то надевал. Чтобы хоть как-то понравиться режиссеру... А: Мой персонаж ботаник, но не зубрила, у него просто способности к обучению. Из меня никакого ботаника по определению быть не может. Он у меня получился такой нормальный мальчик из 59-го года. Что-то среднее между разгильдяем и ботаником. Он добрый, отзывчивый, добивается поставленных целей. На репетициях мы много говорили по душам, вспоминали истории. Эта теплая обстановка перенеслась на сцену. Зрители ее чувствуют. От этого и нам играть легче. Как зритель реагирует, так мы и играем. Каждый спектакль разный, играем как в первый раз. Т: У нас есть с публикой и реальная обратная связь. В начале второго акта артистка продает зрителям пирожки, этот момент им очень нравится, они кричат и хлопают. Что самое интересное, сразу раскупают пирожки за реальные деньги. — Для вас важна эта номинация? Есть сопер-ничество? А: Это приятная неожиданность. Таня вообще второй раз номинируется на эту премию. Первый раз она получила спецприз жюри за главную роль. Соперничества у нас нет, мы даже не думаем об этом. Хотя один раз разговаривали, и я предложил Тане поделить эту премию пополам. Мы оба проделали одинаковую работу в паре. Т: Было бы здорово выйти на сцену и получить эту премию вдвоем! А: Но каково будет, если одному дадут, а другому нет? (Смеются.) На втором году службы в «Комедiи» мы с Татьяной уже получили премию Нижнего Новгорода за эти же роли в спектакле «Пять вечеров». Т: Сейчас у нас ставится новый спектакль — «Дульсинея Тобосская», тоже по Володину, но с другим режиссером — артисткой нашего театра Надеждой Ковалевой. А: И там я опять ее жених, представляете! Так уж сложилась, видно, наша театральная судьба. А 24 апреля, кстати, мы с Таней будем играть любовь в спектакле «Инь и Ян»... — Привыкли уже, наверное, быть на сцене влюбленными друг в друга? А: К любви привыкнуть нельзя. Надо всегда играть ее качественно.
Оксана НИКИТАШИНА.noks@nrnnov.ru Фото автора и театра «Комедiя».
Нижегородский рабочий, № 23 / 17234 29 марта 2013 Источник:
таланты и поклонники Чувства довели до кипения
Лауреаты фестиваля Евстигнеева получили заслуженные награды «У актера всегда есть отмазка: я не я, эпоха не моя» — такими словами началась церемония закрытия X театрального фестиваля-конкурса имени Евстигнеева. В ходе фестиваля и выяснили, чья же сейчас эпоха, наградив актеров городских и областных театров. ЮБИЛЕЙНЫЙ фестиваль имени Евстигнеева традиционно длился пять месяцев. Начался он в октябре — месяце, в котором родился наш знаменитый земляк. Профессиональное жюри, состоящее из театральных и общественных деятелей города, оценивало работы актеров в пяти номинациях. Возможность высказать свое мнение была и у зрителей: они заполняли анкеты после спектаклей и на сайте фестиваля, называя любимых актеров. Сразу в трех номинациях лауреатами стали актеры театра «Комедiя». Заслуженный артист РФ Сергей Бородинов получил свой, уже второй в этой номинации, кипятильник за лучшую мужскую роль второго плана в спектакле «Бешеные деньги». «Удача молодого актера» в этом году улыбнулась Татьяне Киселевой за роль Кати в спектакле «Пять вечеров». В этом же спектакле заметили Марину Вязьмину — она получила специальный приз зрительского жюри как «Любимая актриса». — Спектакль «Пять вечеров» по пьесе Володина вообще пользуется большим успехом: не случайно же он завоевал премию Нижнего Новгорода. А Татьяна Киселева в последнее время демонстрирует настоящий прорыв — она получила приз фестиваля «Премьеры сезона», став победительницей в номинации «Удача сезона», — отметил Артем Николаев, завтруппой театра «Комедiя». Кипятильник (а именно он является символом фестиваля-конкурса) в номинации «Лучшая мужская роль» получил актер Нижегородского ТЮЗа Владимир Берегов за роль Пиньона в спектакле «Ужин дураков». «Лучшую женскую роль» в этом сезоне сыграла Татьяна Орлова, актриса Дзержинского театра драмы. Судьбоносной для нее стала роль Марьи Москалевой в спектакле «Дядюшкин сон». Орлова уже отмечалась премией Евстигнеева в 2005 году в номинации «Самая обаятельная и привлекательная». Актриса Нижегородского театра драмы Мария Мельникова награждена за «Лучшую женскую роль второго плана» за роль Сильвии в спектакле «Остров грехов». Специальными призами от жюри наградили «Любимого актера» Александра Сучкова, «Комического таланта» Михаила Денисова, Светлану Кабайло, Евгения Калабанова и Льва Харламова. Но с фестиваля никто не ушел без подарков. Поощрительные призы — сертификаты в оздоровительный центр, на фотосессию, на поездку в такси и букеты из конфет — получили все номинанты.
знай наших! Жемчужная обитель
В 2012 году городские театры сыграли 1857 спектаклей и выпустили 36 новых постановок, которые посмотрели почти 600 тысяч зрителей
АДМИНИСТРАЦИЯ Нижнего Новгорода 27 марта провела ежегодный торжественный прием, посвященный профессиональным праздникам деятелей искусства: Дню работников культуры и Международному дню театра. Творческую деятельность в Нижнем Новгороде ведут более 200 заслуженных работников культуры, народных артистов и художников России. Работа творческих коллективов не остается незамеченной: в программу предоставления квартир молодым специалистам вошли и деятели культуры, среди которых много талантливой молодежи. Их и награждали на церемонии. В канун Дня театра завершился ставший уже традиционным фестиваль «Премьера сезона», организованный департаментом культуры и Нижегородским отделением Союза театральных деятелей России. Ведущие театральные коллективы представили на суд зрителей свои премьерные спектакли. Жюри отметило 15 наиболее ярких актерских работ, театры города получили девять наград. За творческие достижения в сфере искусства администрация города учредила еще одну премию — «Нижегородская жемчужина». В этом году награду получили семь мастеров городских театров в возрасте до 35 лет, сумевшие добиться значительных творческих успехов. Дипломы лауреатов премии и денежные вознаграждения глава администрации города Олег Кондрашов вручил Татьяне Киселевой (театр «Комедiя»), Никите Чеботареву (ТЮЗ), Татьяне Кириловой (театр «Вера»), Алексею Пятакову («Преображение») и другим. — Я до сих пор робею перед талантливыми, творческими людьми, которые отдают жизнь искусству и культуре. Их труд сделал Нижний Новгород одним из центров российской культуры, это признают все гости города. Администрация выполнила свое обещание: надбавку артистическим коллективам мы подняли на 100 процентов, и с 1 апреля заработная плата еще повысится, — сказал градоначальник. На церемонии денежной премией наградили неработающих пенсионеров — мастеров культуры и искусства Нижнего Новгорода. Кроме того, единовременные выплаты в этом году получат 96 неработающих ветеранов, внесших свой вклад в развитие искусства и культуры приволжской столицы.
Нижегородский рабочий, № 24 / 17235 2 апреля 2013 Источник:
театральный городовой Спасти рядового горожанина
Альфред Илл — обыватель и мелкий торговец, а еще, можно сказать, рядовой горожанин из забытого богом местечка где-то в центре Европы. Человек и семьянин он, как видно, неплохой, если поговаривают, что кресло бургомистра города может вскорости достаться ему. НО… ГРЕШЕН человек. Так по молодости лет совершил он поступок гадкий и вероломный, отвратительный и бесчеловечный. Другая участница (и пострадавшая) той молодой истории — Клара, бывшая возлюбленная Илла, ныне дама в возрасте и мультимиллионерша, неожиданно посещает родной городок и со всей свойственной породе олигархов экстравагантностью отчебучивает нечто такое, что, как говорится, среднему уму не понять. Дело в том, что жизнь в городке дышит на ладан, ему, как сейчас говорят, требуются позарез инвестиции. Вот Клара и предлагает: миллиард денежных знаков, тех, что у нее есть, передать городку взамен на… смерть Илла. Пусть рассчитается таким образом искуситель юных девушек за грехи своей бесшабашной молодости. Вот вам и дилемма: или городу потихоньку исчезать и чахнуть, или умереть Альфреду Иллу. И город сделал свой выбор. Со школьных времен не люблю «пересказов содержания», но как иначе напомнить читателям этого рапорта, о чем же идет речь в знаменитой пьесе Фридриха Дюрренматта «Визит пожилой дамы». Пьеса эта то игралась на советской сцене (и далее российской), то забывалась на годы. Говорят, что лучший свой спектакль Андрей Гончаров сделал в ермоловском театре именно по Дюрренматту, ну а телеверсию М. Козакова «Визит дамы» знает, по-моему, каждый театрал. Отсюда понятно, как такое «соседство» для сегодняшнего постановщика «Визита пожилой дамы» не очень, скажем, «комфортно». Неизбежные сравнения коллег и осведомленных зрителей (а вот у Козакова…) нельзя проигрывать, и противостоять им возможно, если только появится спектакль внятный, четко отстроенный, высоких сценических качеств. И, представьте себе, именно такой спектакль — «Визит» — предложил на премьере 23 марта своим зрителям главный режиссер ТЮЗа Виктор Шрайман. Не берусь утверждать, что произошло некое театральное откровение, но ответственно можно сказать: спектакль сделан по высокой профессиональной мерке. Во-первых, В. Шрайман очень точно, не педалируя в данном случае, чувствует гротесковость созданной Ф. Дюрренматтом ситуации. Он «вытаскивает» из пьесы и ставит в центре образ города, который не просто фон — и некое то ли коллективное бессознательное, то ли живое существо, вначале бесформенное и расхристанное. Во-вторых, в спектакле есть пара очень хороших, а еще больше просто хороших актерских работ. Надо поздравить Владимира Берегова — убедительность и проникновенность, с которой он играет Илла, редко встречаема сегодня на театральной сцене. Очень интересно проводит синусоиду своей роли Александр Барковский. И во-обще в этом спектакле отличились многие — Игорь Авров, Ираида Троицкая, Олег Фаттахов. В-третьих, В. Шрайман добивается согласованности в важных компонентах спектакля. Сценография Владимира Ширина заслуживает похвал: при минимуме постановочных средств пространство сцены «дышит» отблесками заштатного, умирающего городка. Пластическая составляющая спектакля придает ему определенную «мускулатуру». И в итоге вполне ощутимыми, понятными, особенно во втором действии, становятся для зрителей невероятные события в маленьком европейском городке. Кто-то из его жителей и бросается спасать Илла, многие поначалу понимают и сочувствуют ему, да сдаются в конце концов все. Все предают рядового горожанина и гражданина Альфреда Илла. Превращение горожан в фалангу злобных и агрессивных обывателей, явно и отчетливо про-черченное в спектакле, вносит в него драматическую ноту, слегка перечеркивая многие смешные, юмористические дюрренматтовские акценты. Вообще у спектакля есть некий камень преткновения. «Переоформление» горожан в агрессивную стаю происходит по уже знакомой фашистской методике. Но для сидящих в зале сегодня куда страшнее не Молох тоталитаризма, а Молох всепобеждающего культа денег. Последний калечит людей, по-моему, даже гораздо сильнее. Впрочем, оставим это для дальнейших дискуссий. И последнее. О названии пьесы Ф. Дюрренматта. Она была написана в 1956 году. Тотчас же — в 1958-м — явился русский перевод, и назывался он, мне кажется, удачнее других — «Визит пожилой дамы». Затем пошли варианты — «Визит старой дамы», «Визит дамы» и, наконец, «Визит». Охота к перемене названий у наших театральщиков приобретает гигантские размеры. У афиши начинающихся на этой неделе гастролей Гомельского театра драмы я долго стоял в недоумении, пытаясь раскодировать, какое произведение М. Горького скрывается под названием «Крестная мать» («Крестного отца» я видел в кино). Вы не поверите — «Васса Железнова», хотя, опять же, может, и про мафию будет что-то.
Нижегородский рабочий, № 26 / 17237 9 апреля 2013 Источник:
театральный городовой Есть мушкетеры, есть!
На каком-то совещании или встрече знакомый актер, придя заранее, подкарауливал нужных людей, отводил в сторону и в чем-то ответственно убеждал. Мне он объяснил, что «пробивает себе звание». Время уходит, и пора побеспокоиться о новом отличии или награде. В ДРУГОМ театре не так давно в директорском кабинете, а может, затем и в кабинете повыше, появились возмущенные ходоки. Оказывается, не тому из коллег, по их мнению, присвоено лауреатство премии им. Н. И. Собольщикова-Самарина. И не надо гневно восклицать: «О времена, о нравы!..» Не сказать бы про всю Одессу, она, как известно, очень велика, но в художественной, артистической среде подобное извечно и, как ни прискорбно, неубывно. Прошедшей зимой хоронили актера театра драмы Е. Я. Новикова. Он уже годы был на пенсии, а перед этим не одно десятилетие отслужил в труппе Горьковского-Нижегородского театра драмы. Именно отслужил — верой и правдой, потому что был всегда надежен как партнер по сцене, как коллега, товарищ. Может, актерский диапазон его был не так широк, но там, где случались попадания, он был убедителен и запоминался сразу же. Наверное, и он мог заранее побеспокоиться о наградном списке, да только никогда-никогда этого не делал. Провожая актера в последний путь, кто-то из хорошо знавших его коллег заметил: «Женя никого ни о чем не просил: ни о ролях, ни о прибавках к жалованью, ни о чем...» Недавно, читая воспоминания о Г. А. Товстоногове, наткнулся на такой почти веселый эпизод. О нем без тени обиды поведал актер Георгий Штиль. «Я у Товстоногова никогда ничего не просил, — пишет актер, — не захаживал к нему в кабинет. Однажды, правда, он пообещал мне похлопотать о квартире — знал, что живу в коммуналке (тридцать шесть лет так в ней и прожил), но, наверное, забыл о своем намерении, а я не стал напоминать». Ну, скажете вы, Товстоногов, БДТ — когда все это было, сейчас иные времена. По календарю — да, а по сути неискоренимых артистических привычек? Заканчивая свой юбилейный вечер, любезно продемонстрированный телеканалом «Культура», Анатолий Смелянский, почему-то не без явной грусти, заметил: «Сейчас на юбилеях получаешь то, о чем просишь… Я же ни о чем не просил…» Вот такая наша жизнь. «Один плачет, другой скачет» — как говаривала моя любимая бабушка. Если быть честным до конца, здесь совсем другой водораздел, который не принято осуждать в наши дни. Мол, кто умный и сильный, тот в элите, наградах и цветах, а неудачникам разрешается и поплакать. Но из последних не все на это соглашаются, потому что человеческая надежность и скромность, умение любить театр не только эгоистически, через себя, а просто восторженно и благоговейно, как можем мы любоваться цветущим садом или летним заходящим солнцем, умение распорядиться тем мастерством, которое Бог послал, как подарком судьбы — честное слово, это тоже чего-то стоит. В театре «Вера» отмечали 50-летний юбилей артиста Андрея Логинова. По-моему, он в этом коллективе с детства и без него театр явно не полный. Я даже не о всяческих участиях Андрея в создании спектаклей, формировании жизни труппы. Актерские краски, которые он привносит в сценические работы театра, неповторимы. Сколько я перевидывал в своей зрительской жизни Петров Трофимовых из «Вишневых садов» — ну если не взвод, то воинское отделение точно. А характер, сыгранный Логиновым, запомнился едва ли не больше всего. Была в его Пете такая светлость, душевная незамутненность, что не забывается. А смешной, хотя и постоянно серьезный его герой в вечно живущей в наших театрах комедии «Лгунья»? Здесь правдивость существования так причудливо оттеняется гротескностью, что это, конечно же, высокий класс игры. Во всем, что бы ни играл А. Логинов, а это еще и миллион сказочных персонажей — короли, слуги, принцы, есть те располагающие внутренняя честность и доброта, которые, наверное, если есть в человеке, то просто есть. Они передаются в зрительный зал подсознательно, вне законов какой бы то ни было театральной системы. И даже, я думаю, вне энергии сценического настроения артиста (в последнем А. Логинову часто можно было бы прибавить, усилить). Но вообще-то Андрей Логинов — любимец зрителей, хотя, по-моему, никто не замечал, чтобы он просил о чем-то для себя, своей актерской карьеры. Я не знаю, как там чествовали после спектакля «Лгунья» юбиляра Андрея Логинова. Отдельно приглашен не был, но если бы мне довелось говорить поздравительные слова или даже тост, то, возможно, я бы вспомнил песенку из своих детских лет, из веселого радиоспектакля: «Трусов родила наша планета, но все же ей выпала честь: есть мушкетеры, есть!» А может быть, я процитировал бы своего любимого Немировича: «И любовь у нас к одному — Театру! Мы не переставали, хотя и по-разному в проявлениях, но одинаково по существу, любить в нем все — его воздух, его запах, его ночную жизнь, его одуряющие радости, его поэтическую оторванность от действительности — всю эту чудесную и прекрасную атмосферу, которая не перестанет волновать нас до самой смерти и без которой мы и не можем представить себе нашего существования». Есть, есть люди в нашем театре, достойные этих слов.
Нижегородский рабочий № 28 / 17239 от 16 апреля 2013 Источник:
театральный городовой
Базовый элемент С олигархом, но без Дерипаски
Театр и комедия, причем даже та, которую иные суровые люди называли пустышкой, или, более интеллигентно, комедией положений, — не только совместимы, но и неразделимы друг с другом.
Иначе чем объяснить вечные потасовки и драчки комедии дель арте, великолепное водевильное упоение русского театра позапрошлого века (его не чурались даже великие, например М. Щепкин), развеселые хохотушки летних дачных театриков начала века прошлого… Вот здесь остановим-ся. Кто-то, очевидно, ради красного словца (а в данном случае, как известно, не жалеют и родного отца) недавно запустил по поводу спектакля «Оскар» в театре «Комедiя» ударный смехач: если бы этот спектакль увидел Станиславский, то застрелился бы. Сказал это человек, похоже, мало что знающий о Станиславском, который сам переиграл много смешных ролей, имел вкус и любовь к шутке, юмору, розыгрышу и на любой комедии, в том числе и на комедии положений, если бы она была разыграна должным образом, он просто бы от души посмеялся. Как мы с вами, грешные. Правда, очень важно понять, где и в чем заключены те базовые элементы, ничего общего с олигархом Дерипаской не имеющие, но которые могут превратить как по волшебству пустышку в шикарный букет зрительских улыбок или даже в смех стеной зрительного зала. Рискну эти элементы назвать: обаяние актеров, каскадность действия и — по выражению Г. А. Товстоногова — умение актеров дурачиться на сцене настоящим образом. Вот, если этими элементами спектакль наполнен, зрительский смех будет слышен в радиусе полутора километров от театра. Если нет, то и суда нет, хотя кое-что заметить, а самое главное, кое-чему радоваться все же можно. Клод Манье и пьеса «Оскар» — это палочка-выручалочка нашего театра. Где бы и когда бы это произведение ни ставилось, иногда оно в афишах называлось «Блез» и еще как-то, всегда зритель что-нибудь радостное для себя находил. Поэтому-то к юбилею Валерия Кондратьева, одного из любимцев нижегородской публики, и выбрали «Оскара». Многое здесь сходилось: несомненное обаяние Валерия Павловича, присутствие на сцене его любимой партнерши и спутницы жизни Евгении Кондратьевой, азарт режиссера Андрея Крутова, годы не ставившего спектакли на нижегородской сцене, а здесь решившего тряхнуть стариной, и много еще чего. Надо сказать, что очень многое сбылось из первичного расчета. Валерий Павлович, как всегда, обаятелен, мягок, органичен. Он вживается в казалось бы гротесковые, невероятные ситуации моментально и центростремительно. В этот раз отличный дуэт составил ему Руслан Кутлыев в одной из ролей, а Мария Кром и Евгения Кондратьева находят симпатичные «шпилички» для своих героинь. Конечно, немножко не в актерской природе В. Кондратьева такой характер мыльного олигарха, в котором надо существовать артисту в «Оскаре». Валерию Павловичу ближе характеры простоватые, земные, бесхитростные и прочее. Но это несовпадение вполне переживаемо, и артист дарит нам, зрителям, два часа радостной, доброй, а в чем-то и проникновенной своей игры. Аплодисменты, Валерий Павлович! Другое дело с ритмом спектакля. Владимир Владимирович учил нас тому, «чтоб действие мчало, а не текло». (Да, я имею в виду Маяковского, а вы о ком подумали?) Увы, «Оскар» в «Комедiи» временами течет как почтово-багажный поезд, а не мчится, как «Сапсан». Оттого-то и смеха в зале спектакль не добирает, по-моему. И самый болезненный базовый элемент — умение дурачиться. Понятно, что приводить примеры из юбилейного для артиста спектакля — дело несколько болезненное, поэтому я схитрю. За пару дней до «Оскара» посмотрел еще одну комедию по пьесе В. Азерникова «Школа соблазна» в прибывшем на короткие недельные гастроли в Нижний Гомельском областном драматическом театре. Посмотрел и ужаснулся. В поведении актеров на сцене точно сканируется манера одного юмористического телевизионного шоу. Петросяновщина полная, и какая-то даже безотчетно-несчастная. Нравится, кстати, даже в зрительном зале далеко не многим. Нет, ребята, смеяться, право, не грешно, но повторять азы смеха давно уже апробированные и заштампованные — это все равно что ехать в карете прошлого. В «Комедiи» еще играть и не переиграть спектакли, на которых мы, зрители, будем смеяться. Поэтому хочется чего-то не заштампованного и настоящим образом. Говорят, что знаменитый американский боксер и олимпийский чемпион Мухаммед Али однажды в интервью сказал о своих занятиях: «Это просто работа. Трава растет, птицы летают, волны смывают песок. А я просто избиваю людей». Потом его забросали упреками, и в следующем своем интервью он поправился: «Бывают занятия и поприятнее, чем избивать людей». Вот именно, например, смешить театральную публику. Такая работа.
Рапорт подготовил Антон ГЛОТАЛОВ. Фото с сайта театра.
Нижегородский рабочий № 30 / 17241 23 апреля 2013 Источник:
театральный городовой
Классику – в классы!
В театре «Вера» все надеются, что ремонт (дострой) здания театра, о котором так много говорили последние года три, все-таки начнется не далее нынешнего лета. Строители и ремонтники — люди не торопкие. А значит, впереди у труппы несколько сложнейших месяцев жизни в людях: аренда помещений, разъезды и прочие прелести временной утраты ПМЖ. В театре к этому испытанию честно и серьезно готовятся. В частности, на последней премьере — «Ревизор» Н. В. Гоголя, 18 апреля — был запущен проект «Классный театр». Вообще-то это даже не проект, а я бы сказал — жанр. Еще памятной осенью 1991 года мне представилось основательно побеседовать с актерами, режиссером театра города Ковентри (девятый по количеству жителей город Англии). Та труппа играла спектакли исключительно на школьных площадках. Разумеется, это была классика и спектакли — уроки по психологии, занятиям которой в Великобритании придается большое значение. Такой школьно-разъездной театр имеет свои особенности. Минимализм оформления, как в театральной поговорке: коврик, ширмочка, актер. В интерпретациях классики приветствуется классический ход, модернизационные же подходы, настаивают педагоги консервативной Англии, не совсем уместны. Что должно присутствовать обязательно, так это всевовлекающая стихия игры, живым свидетелем которой без посредников становится ребенок. В те, теперь уж далекие 90-е в труппе театра из Ковентри была и одна из известных провинциальных актрис Англии. На мой удивленный вопрос, что привело ее в такой коллектив, она ответила, что в любом театре хорошую классическую роль надо ждать годами, а роли Офелии или Дездемоны можно и не дождаться. Здесь же она переиграла такой репертуар, который раньше только во сне и мог ей сниться. Правда, решиться на откровенно выездную модель в «Вере» не рискнули. «Ревизор» — это скорее спектакль двойного действия, двойной дислокации. Его можно сыграть в школьном приспособленном зале и «в рамке» традиционной сцены. «Виноваты» в подобном «перегибе» создатели «Ревизора». Ну разве мог художник-постановщик Андрей Михайлов просто расставить ширмы? Он придумал свой сценографический жест: длинный деревянный забор в провинциальном вкусе, но чем-то напоминающий кремлевскую сцену. А за ним — абрисы трех башен, как трех богатырей: одна то ли с крестом, то ли с чем-то похожим, другая с языческой стрелой, а третья, конечно, под красной звездой. Ясно, перед нами начало цикла о тайнах власти за русским, знакомым до боли забором. За ним еще может расположиться салтыковский град Глупов, да много еще чего. Метко выстрелил А. Михайлов. А поддержал его прежде всего постановщик спектакля Владимир Червяков. Здесь целый веер неожиданных и интересных решений, в большинстве случаев вполне вписывающихся в традиционный классический ход. Жаль, что приходится писать рапорт-отчет, а не длинную рецензию, но перечислить все-таки кое-что можно. Число соратников и приближенных ко «двору» Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского, по-моему, сильно возросло за счет жен и детей известных персонажей — Ляпкина-Тяпкина, Земляники и прочая. Все вместе они образуют такую почти современную властную элиту, или некий «античный хор», который своеобразно контактирует с происходящим на сцене. И В. Червяков, и А. Михайлов, и некоторые другие создатели спектакля — поколение сорокалетних. Их молодость и взросление прошли уже не в СССР, а в России. Они выросли под прессом самых демократических идей, в частности о том, что сейчас работают какие-то иные связи, механизмы между интересами индивида и общественной, государственной жизнью. Иные, чем ощущались они в веке, скажем, позапрошлом. Блистательной иллюстрацией тезиса можно считать мизансцены в «Ревизоре», где «античный хор» в духе «Вечернего Урганта» «аккомпанирует» Хлестакову исполнением песни «Нелюдимо наше море», былого гимна демократической молодости. Для сподвижников и вассалов Антона Антоновича это просто цирковой номер, не более того. Сужение картины общественно-государственного формирования поведения людей, которое, мне кажется, происходит в новой постановке классической комедии, «съедает» кусочек — очень важный — космоса Н. В. Гоголя. Понимаю, высказываю спорную мысль, поэтому закончу, на мой взгляд, бесспорным. Характеры-то случились! Хлестаков, которого играет Владимир Джумок, пусть и не так искрометен, каким мы любим этого героя, но в нем вдруг становятся ясно ощутимы черты эдакого современного самопиарщика, «самопрезентационщика», будто бы только вышедшего из сетей, где он высказывался обо всем и вся, вплоть до анафемы в адрес Инночки Жирковой. Ляпкин-Тяпкин у Владимира Ганина — замечательно очерченный типчик и проныра. Из героя второго-третьего плана Алексей Тулупов достает и выводит чуть ли не на первую линию своего Добчинского. А смотритель училищ Лука Лукич у Андрея Логинова — редкостное сочетание выразительной пластики и тона, который находит для своего героя актер. Словом, работы, подкупающие сердца зрителей, дающие пищу для нашей преданности Гоголю, в спектакле есть. Если ваша дочь или сын завтра сообщат, что к ним прямо в школу приезжает театр и будут играть «Ревизора», посоветуйте спектакль не пропустить. Да и сами, если появится возможность, загляните в школу на встречу с Гоголем. Все ведь знают русские вопросы: «Что делать?», «Кто виноват?» — но почему-то не все помнят, что задавать их начал еще Гоголь известным «Чему смеетесь?». Задуматься над последним и сейчас не грех.
По дороге с работы в театре «Глобус» домой и в обратную сторону Уильям Шекспир проходил мимо известной во всем Лондоне гостиницы «Слон». Она была настолько популярна, что и в своей волшебной стране Иллирии в «Двенадцатой ночи» драматург рекомендует «Слона» как гостиницу, «лучше которой нет». Комедию «Двенадцатая ночь» на русской сцене играют много. Я думаю, наберется сотня-другая нижегородских зрителей, которым памятна еще тюзовская «Двенадцатая ночь» в постановке Б. Наравцевича и оформлении С. Бархина (работа сценографа здесь значила многое). Спектакль ироничный, жизнелюбивый, динамично пульсирующий. Правда, навести мостик из того спектакля в нынешний, в постановке Карена Нерсисяна в драме, почти невозможно. Чудеснейшим образом, какие случаются только в театре, он совсем о другом. Может быть, вы и не поверите, но он о любви, никакой не сказочной, а самой настоящей. Да, сюжетная история, как упаковка, очень неправдоподобна, но есть же возможность и здесь, в придуманно-сконструированных обстоятельствах, играть, как чувствует сердце. Для этого надо просто верить Шекспиру. И К. Нерсисян с актерами оказываются убедительными в этой вере. На этот раз очень хороша «женская группа» спектакля. Неожиданно по-мальчишески угловатая Виола у Марии Мельниковой. Обаятельно-строгая Мария в исполнении Юлии Мурановой. Безоглядно влюбленная, как бы боящаяся спугнуть свою птицу счастья, пребывающую в тревоге и ожидании, Оливия у Анны Сучковой. Мужской состав более «шумный» и неугомонный. Юрий Котов прекрасно сыграл в Фесте еще один вариант своих сценических шутов. Евгений Зерин, это очень важно, оставляет в своем герое, сэре Эндрю Эгьюйчике, за ограниченностью, туповатостью какой-то маленький зазор доброты и все той же вечной погони любви. Больше всех аплодисментов и зрительских негодований, вероятно, достанется Алексею Хореняку, сыгравшему сэра Тоби Белча. Здесь для хранителей целомудренности театральной сцены хотелось бы напомнить, как эту же роль — Мальволио — играл великий Михаил Чехов. «Он играет Мальволио старичком, погруженным в бесполезность эротических мечтаний» (П. А. Марков). Недаром об эротическом бестселлере «50 оттенков серого» писали не так давно как о манифесте современной сексуальности, добавляя, что перевод этой книжки на русский «был расхвачен энергично, как докторская колбаса в советском гастрономе». Господи, что за времена!.. Впрочем, А. Хореняк в своем существовании на сцене вполне тактичен, и мне показалось, что смех в зале, когда в спектакле появляется Мальволио, — как в анекдотах про блондинок: добродушный, но отнюдь не примиряющий с их поведенческой бредятиной. Спектакль «Двенадцатая ночь» требовал воздушности, легкости и, может быть, «приморского» ветра и жара в оформлении. В определенной степени этого добивается художник Ольга Лагеда, а костюмы Янины Кремер — всепроникающие на все времена, стильные — украшают спектакль. К удачам «театральных специй», пожалуй, трудно отнести качество воспроизводимого в спектакле звука. Сегодняшний зритель, особенно молодой, привык уже к другому звучанию — и по громкости, и по объемности, аранжировкам, да целому ряду позиций еще. Песенку шута Фесте невозможно расслышать даже с третьего ряда партера. Впрочем, это, конечно, придирки. Главное, что можно поблагодарить театр, участников спектакля «Двенадцатая ночь» за прекрасное напоминание, что любовь есть. Она открыта везде — и в стране Иллирии, и у нас сейчас — и каждому. Важно только… Закончу длинной-длинной цитатой из стихотворения одной советской поэтессы: Любовь — любви не ровня, не родня. Любовь с любовью, боже, как не схожи! Та светит, эта жжет сильней огня, А от иной досель мороз по коже. Одной ты обольщен и улещен, Как милостью надменного монарха, Другая душно дышит за плечом Тяжелой страстью грешного монаха. А та, иезуитские глаза Вверх возводя, под вас колодки ищет… А эти?.. Самозванки! К ним нельзя! Разденут, оберут и пустят нищим… Любовь — любови рознь. Иди к любой… И лишь одной я что-то не встречала — Веселой, той, какую нес с собой Античный мальчик в прорези колчана.
Господи, да у Шекспира есть и такая! Надо все-таки верить ему. Чем сильнее, тем лучше.
Рапорт подготовил Аркадий ДЕЗДЕМОНОВ. Фото Георгия АХАДОВА
Нижегородский рабочий № 30 / 17241 23 апреля 2013 Источник:
«Ускользающий» Шекспир Театр драмы представил премьеру «Двенадцатой ночи»
Комедии Шекспира — это не развлекательные костюмные пьесы плаща и шпаги, а прежде всего истории о любви и жизни. В этом был убежден московский режиссер Карен Нерсисян, решив взяться за постановку «Двенадцатой ночи». Премьеру зрители увидели в минувшее воскресенье на сцене Нижегородского государственного академического театра драмы.
ИЛЛИРИЯ РЕАЛЬНА — Честно говоря, я не задумывался о жанре, — признался накануне режиссер-постановщик.—Пьеса очень непростая, есть моменты, где требуется откровенное водевильно-эстрадное существование. Но вместе с тем есть масса сцен, где много упоминаний о смерти и смысле жизни. Сохранить этот баланс — важная задача, над которой мы все работали. А для меня эта пьеса в первую очередь о любви и о ее странностях.Весь трагизм жизни показан через радость и чувства.
По словам режиссера, Шекспир — автор непростой, ускользающий, поэтому без «мук творчества» не обошлось. Прежде всего Нерсисян обращал внимание на серьезные, сокровенные и мистические моменты. В процессе работы над пьесой он сделал для себя несколько открытий. Одно из них касается уточнения названия комедии. Обычно в большинстве случаев его переводят как «Двенадцатая ночь, или Что угодно», но это неправильно. Оригинал звучит как Twelfth Night, or What You Will, то есть «Кто ты будешь» или «Кем тебе быть». Именно от этого значения режиссер и отталкивался в своей постановке. — Распространенный перевод означает нечто легковесное, — считает Карен Нерсисян. — Мы можем создать на сцене «что угодно», но на самом деле происходящие события меняют дальнейшую судьбу всех персонажей, они все стоят перед определенным выбором. Еще одно открытие касалось вымышленной страны Иллирии, где происходят действия. Режиссер пришел к выводу, что она реально существовала на Балканском полуострове и находилась под мощным влиянием Италии, поэтому в пьесе множество средиземноморских мотивов. — Когда мы придумывали декорации с полуразрушенными колоннами, я начал искать в Интернете страну Иллирию, — вспоминает Карен Нерсисян. — Сразу наткнулся на фотографии сохранившихся обломков иллирийских храмов и понял, что утверждения насчет выдуманности и сказочности просто заблуждения. Я сразу увидел будущую декорацию этой реальной страны с реальными жителями и архитектурой.
ЭПОХИ СВЯЗЫВАЮТ... ПРОВОДА Кстати, декорации и костюмы к пьесе получились весьма своеобразными, на что зрители не могли не обратить внимание. Так, на сцене присутствует... столб с электрическими проводами. Появляется старинный велосипед, на котором разъезжает дворецкий Мальволио, а другой персонаж, сэр Эндрю, шеголяет в шляпе канотье. Но во времена Шекспира ничего этого еще не было! Однако, как пояснил Карен Нерсисян, такие детали символизируют связь эпох. По его словам, пьесы Шекспира вечны и не стоит привязывать действие к определенному периоду. В то же время на сцене все должно быть оправданно. — Шекспир позволяет экспериментировать, и когда мы толь- ко начали репетировать, пошли придумки на грани театрального капустника, — рассказывает Нерсисян. — Конечно, на сцене не должно быть мобильных телефонов, магнитофонов и джинсов, я вынес на подмостки только то, что мне было приятно. У меня давняя любовь именно к старому театру и его атрибутам. Над декорациями работала московская художница Ольга Лагеда. По ее словам, режиссер достаточно четко представлял, что именно должно быть на сцене, но окончательный вариант рождался совместно. — Я подключилась к работе над спектаклем уже достаточно поздно, когда думать и выбирать было некогда, — говорит Ольга Лагеда. — У нас с режиссером- постановщиком сразу возникло взаимопонимание.
МЕЛАНХОЛИЧНЫЙ ШУТ В спектакле заняты известные актеры театра драмы. Заслуженный артист РФ Сергей Блохин играет влюбленного Орсино, герцога Иллирийского. Для многих зрителей такой выбор стал неожиданностью. — Было несколько вариантов распределения ролей, все постоянно менялось, — вспоминает Карен Нерсисян. — В одном из них Блохин фигурировал в роли сэра Тоби. Работа шла долго, менялся и мой взгляд на персонажей. Мне нужен был не романтический и утонченный вздыхающий герцог, а именно такой брутальный мужчина — ведь любви подвержены все. Роль Виолы досталась актрисе Марии Мельниковой. По словам Карена Нерсисяна, он сразу увидел в ней шекспировскую героиню, которая по сюжету переодевается в мужскую одежду, но при этом продолжает оставаться женственной. — Выбор передо мной не стоял, если бы не было Марии, не было бы и «Двенадцатой ночи», я бы взял другую пьесу, — говорит Карен Нерсисян. — Для меня это большая удача. Сама Мария Мельникова призналась, что подобный опыт стал для нее не первым — ранее ей уже доводилось примерять на себя мужской костюм в спектакле «Смерть Тарелкина», где она играла чиновника, а также на фестивале Евстигнеева. — Мне было очень интересно играть Виолу, — говорит Мария. — Эмоции только положительные. По сути это не мужская роль, я играю девушку, которая в свою очередь играет юношу. Самым трагичным и меланхоличным персонажем в пьесе стал... шут Фесте. Его роль сыграл заслуженный артист России Юрий Котов. — В пьесе немало парадоксальных вещей, — считает Карен Нерсисян. — Я думаю, что Фесте не столько шут, сколько поэт, возможно, сам Шекспир. Он наблюдает за происходящим, в его уста автор вложил песню о смерти. Роль графини Оливии досталась Маргарите Баголей и Анне Сучковой, брата Виолы — Себастьяна — играют Артем Прохоров и Павел Ушаков. В образе дворецкого Мальволио выступил заслуженный артист России Алексей Хореняк. В спектакле также заняты заслуженные артисты России Анатолий Фирстов и Николай Игнатьев, актеры Юрий Фильшин, Валентин Ометов, Николай Пожарницкий, Евгений Зерин, Светлана Кабайло, Юлия Муранова.
Нижегородский рабочий № 38 / 17249 28 мая 2013 Источник:
театральный городовой
Жизнь — кино. И все тут
Идея сравнить нашу жизнь с бегущим изображением на киноэкране известна давно.Ну, настоящая классика: «Жизнь моя — кинематограф, черно-белое кино». Это Юрий Левитанский. Но, помнится, задолго до появления этих строк Ян ван Эйк пишет свою знаменитую картину, где интерьер комнаты как бы повторяется в висящем на стене зеркале, словно уводя нас, зрителей, в бесконечность мира. ПОЭТЫ вообще-то давно «оседлали» метафору «жизнь — кино». Жил в эмиграции в прошлом веке такой поэт — Александр Туринцев, и он однажды написал: «Вся жизнь, растасканная понемногу, кривляясь, станет у порога и перед взором проползет потрескавшейся фильмой на экране». Ну чем, скажите, не эпиграф к «Вишневому саду»? А у нашего современника, поэта из Владивостока Юрия Кабанова тоже есть стихотворение «Такое кино» с такими запоминающимися строчками: «…а в чистом пламени лампадного огня небесная стрекочет кинопленка, вращается времен веретено, и ангел мщения с беспечностью ребенка снимает это вечное кино». Если для поэтов и художников езда в неземное по параболе «жизнь — кино» вроде бы освоена, то в театре, как мне вспоминается, такое метаморфическое «освещение» встречается не часто. Во всяком случае, трудно припомнить чеховский спектакль, где бы кто-то отважился на подобное. Хотя вот теперь и нашлись художники — режиссер Валерий Саркисов и сценограф Александр Орлов, которые в своем «Вишневом саде» на сцене Нижегородского академического театра драмы взялись за такую удивительную задачу. Огромная краса-люстра из зрительного зала театра перекочевывает на сцену в помещичий дом Раневской — Гаева, слегка похожий на вокзал или на вечный зал ожидания. Или даже на своеобразный зрительный зал, который «замыкается» киноэкраном, где «Прибытие поезда», где Чарли Чаплин, где «вырастает» замечательный летний закат, где опять вспоминается весна в цветущем саду и… опять, опять все повторяется сначала. Жизнь, где все те же страсти роковые и не очень, а Чехов Антон Павлович мудро, уходящим от земных печалей взглядом, прищуривая глаза, чтобы не выкатилась слеза или тихо не рассмеяться, втягивает нас в бесконечность и повторяемость мира. Именно так, мне кажется, «читается» метафорический луч, которым взялись подсветить участники «Вишневого сада» знакомую и любимую до боли пьесу. В замысле В. Саркисова не все сработало. Если все как всегда, как во все времена, и те же люди то хороши, то плохи, то не очень (это каким взглядом на них посмотреть), то, как бы это сказать, конфликтность сценического действа падает. Особенно приглушенной становится линия Раневской, а ведь ее история сюжетообразующая (по аналогии с бытующим словечком «градообразующий»). Поэтому, мне кажется, «Вишневый сад», премьера которого состоялась в июле и сентябре, к сегодняшнему дню приобрел какую-то неровность: есть сцены, которые идут при пристальнейшем внимании зрителей, и по сравнению с ними другие теряют «в весе» и атмосфере. Но если подумать о том, что мы соприкасаемся с Чеховым, то и временами возникающие пустоты, потеря психологической остроты покажутся простительными. Тем более что в избранном постановщиком решении и актерской манере — играть без нажимов — есть в нижегородском спектакле несколько несомненных удач. Все перечислять не буду, но, мне кажется, зрители обязательно отметят и А. Сучкова, и С. Кабайло, и М. Мельникову, и Е. Зерина. Раневская в версии В. Саркисова — одна из многих в вечной сумятице и «киношности» жизни. Но Елена Туркова свою героиню играет все равно в «классических аккордах» — похожа на раненую птицу, совершающую свой последний, поэтому отчасти беспечный полет. Интрига последних недель — возвращение в «Вишневый сад» Ольги Береговой. Точнее так: она репетировала роль Раневской, кажется, даже во второй раз в своей актерской жизни, но незадолго до премьеры родила двух замечательных девочек, поэтому к роли вернулась только поздней осенью, ни за что не желая упустить ее. Теперь у настоящих театралов появилась забота — обязательно увидеть и Раневскую-Береговую. Она действительно привносит в спектакль другие краски — ее героиня мягче, общительнее, контактнее, легче подчиняется потоку жизни…. Можно посмотреть чей-нибудь «Вишневый сад» и подумать, что жалко их всех там. После нашего «Вишневого сада» мысли и переживания другие: все мы, и те, кто в зрительном зале, в бесконечной жизненной связке и близи. Боже, как все у нас похоже, как все «отмонтировано» в одно вечное кино. И все тут.
Рапорт подготовил Аркадий ДЕЗДЕМОНОВ. Фото с сайта театра.
Р. S. Если кто-то пребывает в убеждении, что в Нижнем не найти настоящего спектакля по высоким художественным меркам и достоинствам, то он может сходить в ту же драму — «Женитьба», «Дядя Ваня», «Вишневый сад»… В мае два вечера подряд в зале театра работала съемочная группа телеканала «Культура» — «Россия К». Были записаны два спектакля, телеверсии которых сотрудники канала собираются показать в эфире. Конечно, лучше увидеть спектакль воочию, но особо неповоротливым советую следить за телепрограммами.
Нижегородский рабочий № 40 / 17251 04 июня 2013 Источник:
театральный городовой
Ждите ответа
В своей электронной почте нашел рассылку театра «Вера», прочитали не то чтобы порадовался, как и полагалось бы в этом случае, а скорее наоборот. Как говорит один мой приятель, настроение оказалось в том месте, где стена встречается с полом, вот там, под плинтусом, оно и разместилось. Повод для грусти оказался простым: театр извещал, что «с 1 июня здание театра на Мещерском бульваре закрывается на реконструкцию, которая продлится несколько лет». Реконструкция — это то, чего долго ждали, и «Браво!», что она началась-таки. Но вот «несколько лет»…Видать, работы предстоят по масштабам подобные реконструкции Большого театра или Мариинки. Я отыскал свои блокноты еще пяти-летней давности, и по ним получается, что «Вере» в общем-то повезло. Их «темой» заинтересовался в свое время губернатор Шанцев. По-моему, это он помог «перетащить» театр из городского ведомства «под крышу» министерства культуры областной администрации и потом постоянно напоминал своим помощникам о создании проектной документации реконструкции здания театра и прочем. Можно догадываться, что именно он провел через всякие препоны эту идею обновления театрального дома на Мещерском, которая теперь оказалась уже и реально, а не на бумаге толь-ко реализуемой. И все-таки от слов о «нескольких годах», когда театр будет жить на съемных «квартирах», неволь-но поеживаешься. За это время можно легко растерять и труппу, и репертуар, и настрой, да все что угодно. Конечно, может быть, не все так плохо. Помогло же министерство культуры «Вере» найти репетиционные помещения — это цокольный этаж Дома пионеров на Ванеева, называемого в народе почему-то исключительно общежитием оперного театра. Кстати, в тех местах — Кузнечиха и округа —ребятишки совсем не избалованы чем-то театральным. Вот бы со временем превратить репетиционную площадку на Ванеева в совсем небольшой театральный зал. Но это, конечно, мечты, мечты, где ваша сладость, а пока реконструкция здания «Веры» и масса вопросов. Почему она началась? Какие сроки проведения ее вменяются строителям? Как будет выглядеть обновляемое здание? Его основные характеристики? Где увидеть эскизы осуществляемого проекта? Какова цена вопроса? И прочее. Вот здесь Михаилу Грошеву, руководителю министерства, взять бы пример, скажем, с новых хозяев концертного зала «Юпитер». Собрали журналистов, рассказали об особенностях реконструкции, о возможности подключения к ней общественности, наконец, о сроках завершения — на все про все отводится ровно полтора года, и точка. Согласитесь, что полтора года — это не несколько лет. Да и просто владеть информацией многое значит для нашей с вами жизни. А то что получается в нашем же мин-культе: событие-то вроде есть, а его информационное обеспечение подзадержалось где-то на уровне 1961 года. Еще пример: с 1 июня вступил в силу антитабачный закон. Он напрямую касается учреждений культуры: театров, концертных залов. Как подготовились они к новому закону? Чего теперь ожидать курильщикам, посещающим театр? Говорят, что в связи с новым законом собирались установить в зрительских курилках новые, более мощные вытяжки. Где они? На какие деньги приобретены и когда реально будут установлены? «Антитабачники» требуют вынести служебные курилки из зданий театров на «свежий воздух». Побывав на гастролях в Гомеле, артисты Нижегородской драмы на себе прочувствовали, что такое воздушные процедуры. В белорусском театре служебная курилка устроена на улице. Актеры в антракте, разгоряченные и вспотевшие, выбегали на весенний ветерок, и после этого их хоть всех можно было отправлять на больничный. У нас тоже так будет? Или как? Можно ли где-нибудь ознакомиться с ясным, точным графиком «ввода» антитабачных мероприятий в театрах? Где, в каких собраниях «антитабачные действия» в театрах обсуждались с театральной общественностью? Непростой вопрос, вот ведь уже два Михаила — Боярский и Леонтьев — собирают общероссийское движение за права курильщиков. Да и вообще, существуют ли на сегодняшний день в природе хоть какие-нибудь «антитабачные» действия в нижегородских театрах? Похоже, что все идет по старой привычной схеме и колее: тех же самых щей под шумок различных СМИ да и влей. Нет, это вам не чудачество — информация полная и высокого качества, если мы хотим понимать то, что происходит на самом деле. Без информации, как говорили в старину, как зимою без дров. Ну, имеются в виду не те дрова, которые можно легко наломать. У нас, у театральных городовых, как и у журналистов, есть железное правило: информацию проверяй из разных источников. Кое-что уточнил и я. Почему в течение разных лет назывались разные суммы реконструкции здания театра «Вера» — то 60 миллионов рублей, то 130, а теперь около 200 — не знаю. А вот в сроках завершения работ не все однозначно. Есть специалисты, которые на подобных делах собаку съели, они утверждают, что дело растянется на несколько лет. Но строители, которые берутся за работу, уверены, что они уложатся за 17 месяцев и новый, 2015 год театр будет встречать в своем обновленном доме. В театре, конечно, верят в лучшее, но и худший вариант держат про себя. Поляки, по-моему, говорят, что все дело — соус, как подать. Теперь вот реконструкция здания «Веры» — факт. А вот то, что подается вяло, в каком-то полузакрытом информационном варианте(да и не только это, речь может идти о многих «горячих точках» нашей культурной жизни), так вот по поводу этого остается только руками развести…Набрал недавно справочную 09, ми-нут пятнадцать слушал музыку и бодрый голос неизвестной девушки: «Ждите ответа!».
Рапорт подготовил Василий ПАНИХИДИН. Фото www.book-hall.ru.
Нижегородский рабочий № 42 / 17253 11 июня 2013 Источник:
театральный городовой
Ну, а поцелуй-то где?
Какая-то эпидемия напала на нижегородские театры, играющие для детей. В этом сезоне в каждом коллективе решили обратиться к «бродячему» сюжету о спящей заколдованной принцессе, царевне Белоснежке.
Сначала это был театр «Вера» — «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях», затем ТЮЗ — «Спящая красавица», и вот теперь театр кукол со своей «Белоснежкой». Почему три театра почти одновременно выпускают три премьеры на сходный сюжет, да и еще практически рассчитанные на один и тот же детский возраст, тайна сия велика есть. То ли у нижегородских Оле Лукойе сказки уже все закончились, то ли это специальный такой театральный заезд по условной «Формуле–1» — это тоже неизвестно. Но вот теперь ясно, что болид театра кукол в данном случае не выиграл и пришел последним. Именно «болид», здесь почти нет оговорки. Потому что не успевает Белоснежка появиться перед нами, мы еще рассмотреть ее толком не смогли, а не то чтобы полюбить и посочувствовать ей, как все в спектакле и понеслось, можно сказать, сломя голову. Последнее тоже не преувеличение, потому что как можно объяснить, если толь-ко не какой-то передвижкой в голове, что романтический поцелуй принца, пробуждающий его невесту почти от вечного сна, заменен в спектакле метким выстрелом одного из гномов, отправляющим как раз на тот свет, очевидно окончательно, злую королеву? Этого оказывается достаточно, чтобы Белоснежка воспрянула ото сна и радостно повстречалась со своим женихом. Еще до социализма с человеческим лицом в Чехословакии, мы, молодые зрители, очень любили один фильм киностудии «Баррандов» о лихом ковбое, который наповал убивал любую муху. Там даже песенка была, которую применительно к нынешнему спектаклю театра кукол можно спеть примерно так: Чтоб Белоснежек оживлять, Надо королев стрелять! Чего с ними возиться-то, да еще эти поцелуи — мало ли кто что подумать может… Случившаяся в куклах «Белоснежка» — это не эпизод, это реальная ситуация, которая несколько лет поддерживается художественным руководителем театра Александром Ивановичем Мишиным. Поэтическое все больше исчезает из спектаклей, все больше заменяется, как сказал недавно один известный в стране музыкальный деятель, мускульным. Такую генеральную модель спектакля задает всем без исключения творческим свершениям театра его художественный руководитель. Да, «Белоснежку» поставил не А. И. Мишин, но как все похоже, все по лекалам, давно освоенным и утвержденным худруком. Строгость необыкновенная: шаг в сторону — считается побег. А театр кукол сегодня — это такая цитадель, где побег невозможен по определению. Здесь приветствуется только типовая застройка по спущенным и отмеренным моделям. «Я требую больше веры!» — вскричал однажды один советский поэт. После сегодняшних спектаклей Нижегородского академического театра кукол он мог бы прошептать только одно: «Я требую больше разнообразия!» В последние пару сезонов у нас в стране состоялось несколько кукольных фестивалей, довольно интересных, если судить по отзывам и интернетовским от-звукам. Среди участников этих фестивалей Нижегородского театра кукол не было, хотя звание академический вроде бы подталкивает быть впереди, на линии огня творческих поисков. Но чего не было, того не было. Может быть, просто поездки в другие города — это финансово сложно, может быть, еще почему-то. А я так думаю, что типовая застройка своего репертуара не очень-то сегодня интересна. Ну да, «мускульный» театр уже привычен и даже востребован детской аудиторией, но не одной ведь киноанимационной, «киномультяшной» составляющей должен быть жив человек, особенно маленький, который сегодня ребенок, а завтра — народ. Ищите и обрящете. Судя по «Белоснежке», «Красной Шапочке» и прочем, не больно-то в театре и ищут. Постановщик «Белоснежки» Александр Антоненко действительно строго придерживается канона, установленного худруком. Разница здесь в нюансах. А. Антоненко, по-моему, любит более основательно, что ли, откровенные диалоги. От этого действие спектакля в избранном решении как бы чуть-чуть «спотыкается». Зато голосовой «маневр» у актера больше и «искорки» случаются — и в «Бело-снежке». Программки на посещенном мною одном из премьерных представлений спектакля не было, выхода актеров к публике на авансцену в финале тоже не было, поэтому я определял актеров «по слуху» — извините, если кого-то пере-путал. Лирическая нотка, хоть чуть-чуть, но пробивается у Белоснежки Натальи Шкуро. Сергей Нужин, игравший Короля, умудрился прямо из ничего, в секунды охарактеризовать своего героя. Принц из Марата Сабирова до того уж легкий и не обескураженный, что будто бы прискакал из какой-либо «тусы» на Большой Покровской… Если бы еще все это собрать в какую-то целостность, продуманный эмоциональный ряд, а не просто в болидный за-езд погонялок-догонялок и приключений. Почему-то от спектакля в спектакль в куклах «сгорают» поэтичность, душевность, магия сказки. Мой знакомый грузин любит повторять пословицу своего народа: «Шашлык надо жарить так, чтобы ни мясо, ни вертел не горели».
Нижегородский рабочий № 44 / 17255 18 июня 2013 Источник:
театральный городовой
Перевести в партер
В Нижегородском академическом театре драмы, кажется, хорошо усвоили и кино-классику тоже. Во всяком случае, правило «Запоминается последнее» принято к руководству, и вот уже второй раз подряд последнее слово в нижегородском театральном сезоне оказывается за академдрамой.
В прошлом июле «на сладкое» играли «Вишневый сад», в этом июне — «Саломею». И это не просто последний аккорд перед большим лет-ним театральным отпуском, для зрителей главным образом, а спектакли, способные увлечь театрально настроенную публику и вызвать горячие аплодисменты. И вот Искандэр Сакаев и вторая после «Острова грехов» работа молодого режиссера в нашей драме. На этот раз Оскар Уайльд и его «Саломея», которая, подобно хвосту летящей кометы, имеет совершен-но легендарную историю. Всего перечислять не буду, но напомню, что сама Алиса Коонен блистала в роли Саломеи на театральных подмостках Москвы и Парижа. И эта проекция на знаменитый спектакль Таирова и Камерного театра будет существовать всегда, хотим мы этого или нет, покуда на российских сценических подмостках будут вспоминать уайльдовскую пьесу. Легенды, по-спортивному сказать, прессингуют тех, кто приходит после них, но и постановщик, и актерский коллектив в нашей «Саломее» выглядят молодцами. И. Сакаев очень профессионален и добивается в своих постановках отточенной технической выстроенности. Любая деталь: от пластики движения до «сцепки» действия со сценографией, элементами реквизита — все классно «прописано» режиссером. На нижегородской сцене сейчас нет больше никого, кто бы умел так завораживать зрителей техническим совершенством, техническим обрамлением, как И. Сакаев. «Саломея» в драме — это своеобразное послание из другого театрального космоса, который как будто есть, существует, да не для провинциальных сцен. Теперь уже нет… Классика в иных наших представлениях — что-то исключительно совершенное. Это явное преувеличение. Та же Алиса Коонен по поводу репетиций «Саломеи» писала: «Вычурность текста ощущалась особенно сильно, ее надо было преодолеть». И. Сакаев очень интересно это делает, несколькими приемами: неожиданно «всколыхнулись» старые наработки «кабинетного», даже «кабарэтного» театра 70-х, есть попытки приблизиться к акцентам жесткого театра. Это все любопытно, но и явно подводит, потому что его «Саломея» распадается на глазах у зрителей, несмотря на техническую отстроенность, на целый десяток мини-спектаклей, которые эмоционально, смыслово порой плохо между собой контак-тируют. Актерам тоже в этих мини-спектаклях как-то трудно придать своим образам некую законченность. И если у некоторых — Юрия Котова, Алексея Хореняка, например, это все получается, то Сергей Кабайло в роли Ирода Антипы, по-моему, путь своей роли проходит до середины, а в финальной части сбивается и не находит нужный тон, необходимую проникновенность. Впрочем, это, возможно, и придирки. Но есть то, в чем обязательно совпадут зрители этого спектакля. Маргарита Баголей в роли Саломеи, пожалуй, самая неожиданная и самая удачная роль сезона не только в театре драмы, но и вообще на нижегородской сцене. Не скажу, что молодая актриса после двух премьерных представлений «Саломеи» проснулась знаменитой (с этим разберемся чуть позже), но то, что в Нижнем появилась новая актриса с притягательной индивидуальностью, гибкой внутренней техникой, это несомненно. Именно М. Баголей, мне кажется, вытягивает не только на сценическом нерве, но и благодаря большой своей воле главный эмоциональный настрой спектакля. Она подарила зрителям не только роль, но и надежду на то, что пришла яркая актриса. Конечно, «Саломея» зрителям запомнится и… очень скоро может исчезнуть. Так уж получается, что по ряду решений, по некоторым элементам постановочной культуры это спектакль не для всех. И когда думаешь, что спектакль должен собирать по 500—700 зрителей в зале, а публика эта будет разнообразной, разно-устремленной, зачастую поверхностной и невнимательной, нервный запас актеров на сцене от этого будет таять буквально на глазах, — от всех подобных размышлений грустно становится. «Саломея» может поблекнуть вмиг. Увы, Нижний не Москва, и театральные зрители, как недавно обнаружили в нашем театре оперы и балета путем социологического опроса, в основном приходят за развлечением. Для последнего «Саломея» — малоприспособленный спектакль. Есть, правда, еще метод Олега Павловича Табакова, примененный им на гастролях в Киеве. Тогда он распорядился на один из своих трудных спектаклей продавать билеты только в партер и включиться в работу по оформлению своего «партерного театра», в 3—4 названия. Получается, что «переводят в партер» не только в спортивной борьбе, но и в борьбе за зрителя и новые горизонты в жизни театра. Да, для администрации это хлопотно. Но для актеров это возможность полнее высказаться, для зрителей — больше услышать. Мой знакомый грузин любит повторять пословицу своего народа: «Где не выслушивают, там правда пропадает».
Рапорт подготовил Александр РОТМИСТРОВ. Фото Георгия АХАДОВА.
Нижегородский рабочий № 70 / 17281 17 сентября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Одиночество худрука на десятилетней дистанции
Театральный сезон на нижегородских сценах словно вслушивается в известную команду: «Внимание, на старт!» Сообщаем, что эту же команду после летних отпусков в точности готовы выполнить и наши театральные городовые и завалить нас своими рапортами.
КОГДА-ТО давно у Мэлора Стуруа или у кого-то из известинцев я прочитал очерк об одном американском актере и продюсере, совершенно одиноком и невостребованном человеке. Жил он на берегу океана и каждый вечер слушал прибой, а затем заходил по колено в воду и часами наблюдал закат. Человеческое одиночество называлось в очерке свойством капиталистического общества. Почти десять лет Георгий Сергеевич Демуров был художественным руководителем Нижегородского академического театра драмы. Принимать театр ему пришлось в жуткие времена: ни отлаженного репертуара, ни какой-либо систематической, а так, от случая к случаю, работы актерской труппы, низкий уровень режиссуры, падение зрительского интереса. Театр скорее напоминал раненую подводную лодку, покоящуюся на боку в безмерных театральных просторах. И вот через десять лет картина совсем иная: театр обрел и свое лицо, и точно встроился в силовые линии, пронизывающие сегодняшний театральный процесс, без излишней боли и скандалов произошла неизбежная смена актерских поколений и — едва ли не самое главное — в театр вернулись зрители. Что же помогло Г. С. Демурову в такой подъемной работе? Наверное, прежде всего замечательный природный дар интуиции, художественный такт и вкус, которые тоже достаются не всем. А еще ясное понимание очень простых, но очень существенных вещей. 1. Театр стал практиковать работу со специально подбираемыми режиссерами-постановщиками. К этой практике, которую в театральных кругах еще называют «театр-гостиница», обратились сегодня многие коллективы страны, в том числе московские («Современник», например), но утвердить ее в театрально-патриархальном Нижнем, утвердить без болезненных конфликтов, было очень не просто и во многом удалось благодаря худруку. 2. Во времена определенной деградации культуры, усиления потребительски-развлекательных тенденций Нижегородский театр драмы сумел сохранить «золотое сечение» репертуара, где приоритет остался за классикой: ею в основном сформировано сегодняшнее лицо театра, его содержательный месседж — послание зрителям. Театралы со стажем могут подтвердить: не было еще в драме в последние десятилетия человека, который, как Демуров, так настоятельно и последовательно вводил классику в текущий репертуар. 3. Театр — место, где труппа работает, и не просто работает, но вкалывает. Помнятся те времена, когда между репетициями премьер образовывались окна «простоев» в несколько месяцев. Худрук постоянно проводил политику максимальной занятости в новых спектаклях всей труппы театра, всех актеров. За годы его службы сложилась очень правильная политика, когда театр обязательно готовит по четыре-пять премьер в сезон. Понятно, что она не могла бы существовать без поддержки руководства театра, но в данном случае важно и то, что активным, неустанным ее проводником, а во многом и родоначальником, был именно худрук. 4. К моменту, когда Г. С. Демуров заступил в должность, вокруг театра драмы сложился определенный «критически-оценочный» вакуум. Критики для обсуждения спектаклей назначались в театр только людьми, руководившими отделением СТД, другая критика — газетная — в Нижнем почти умерла. С первых недель и месяцев своей работы Г. С. Демуров отстаивал необходимость для театра хотя бы минимальной гастрольной и фестивальной деятельности. Только это могло стать зеркалом, которое помогло бы видеть истинное положение дел в театре. И здесь важна была, конечно, совместная работа всего руководства театра, но горячее участие в организации гастрольной и фестивальной деятельности принадлежит именно Г. С. Демурову. Благодаря своим многочисленным гастролям, участию в фестивалях театр, актеры обрели новую уверенность в своих силах, реально почувствовали, что Нижний Новгород не только существует на театральной карте России, но занимает там вполне достойное и высокое положение. 5. Труппа любого театра — это система, скажем так, по-театральному, «первачей», ведущих актеров. Теперь уже неоспоримый факт, что за десятилетие своей работы худрук помог сформироваться новому ведущему ядру драмы. Это группа актеров 30—40-летних, без которых сегодня нет театра: С. Блохин, А. Хореняк, А. Сучков, В. Омётов, М. Мельникова и ряд других. Формирование такой «первой линии», заметные актерские успехи, которые подтверждают В. Никитин, Т. Кириллова, Ю. Фильшин, Е. Туркова, Ю. Котов и ряд других актеров, стали возможны только при благоприятствующей и прочувствованной политике художественного руководства. 6. Наконец, последний и, пожалуй, самый ответственный шаг, на который решился худрук Г. С. Демуров. Понимая, что время на месте не стоит, приходят и в зрительный зал новые ощущения жизни, более свежие, обновленные, что ли, за последний сезон-два в театре он провел и смену режиссерских поколений. К успешно работающим в постановках театра добавились К. Нерсисян, В. Данцигер, И. Сакаев. Это обещало целый ряд решительных перемен в жизни театра. Казалось бы, и флаг в руки худруку. Но службу он вдруг оставил. Возможно, это верный шаг, и мы увидим новые, не менее интересные завоевания театра. Есть, правда, и опасность реставрации в жизни труппы негативных ситуаций, существовавших до пережитого десятилетия. Поживем — увидим. Новый главный режиссер театра В. Данцигер полон планов, креатива, он несет с собой энергию молодых и стремящихся добиться успеха. Собственно, в драме ничего, что вселяло бы пессимистические настроения, не произошло. Скорее наоборот. Вот только… Вот только не лезет из головы старый известный очерк. Как-то все-таки не логично, что опыт и интуиция бывшего худрука стремительно оказываются ненужными. Впереди — новые маршруты и новые порты причалов… А вот интересно, о чем же все время думал тот американец на берегу океана? Одна старинная мудрость утверждает, что венец мужества — скромность (а я-то то и дело недоумеваю, почему вокруг так мало мужественных людей?). Может быть, тот американец думал просто о мире и о скромном своем месте в нем?
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото из Интернета.
Нижегородский рабочий № 72 / 17283 24 сентября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Сумма слагаемых не равна спектаклю
Дал старт премьерному слалому нового нижегородского театрального сезона ТЮЗ. Именно на его сцене 13 сентября (да еще пятница… нет, суеверий мы не боимся) сыграли премьеру по пьесе В. Дурненкова и Ю. Алесина «Операция «Память» («На деревню к бабушке») в постановке главного режиссера театра Виктора Шраймана.
И ЭТО далеко не единственное «первенство» этого спектакля, этой премьеры в нашем театральном пространстве. Где, скажите, еще можно увидеть спектакль, место действия которого обозначено «наши дни»? Где разыскать такую работу, которая была бы обращена к зрителям 10—14 лет? Как нам, теперь уже бабушкам и дедушкам, рассказать просто и без назиданий компьютерным и «планшетным» детям о том, какие мы песни любили, как верили, дружили, как дружно жили по адресу, который не дом и не улица, а весь Советский Союз? Не рассказывать вообще — значит обма-нывать себя и обделить частичкой бытия, общей истории идущих за нами вослед. А попробуй расскажи! Наверняка столько услышишь неудовольствий и упреков, что в следующий раз, выбирая пьесу для постановки, явно поменяются местами слагаемые. Мол, мы о вечном (через классику), а потом и о себе. О себе же именно, чтобы хоть на йоту приблизиться к вечному, — путь рискованный и по нынешним театральным меркам неблагодарный. Легко представить себе остальные «точки обстрела» новой премьеры ТЮЗа. Жанровая «рыхлость», а местами и невнятность пьесы. Нацеленность (может быть, и подсознательная) создателей спектакля на «образец» жанра народной лирической комедии, скажем, такой, как «Любовь и голуби», все время «натыкается» на внутреннюю холодность, конфликтную поверхностность, а порой легкость в мыслях и переживаниях героев необыкновенную. (Юный герой в поисках бабушки, теплоты общения с ней приезжает в деревню, встречается здесь с ровесницей, со своей, наверное, первой любовью и тут же запросто «сдает» ее, объясняя своему деревенскому сопернику, что вообще-то он приехал не ради какой-то там Ленки. Боже мой, как я понимаю в этот момент тех, кто хочет видеть истории о Томе Сойере, а не о Грише-москвиче.) Наконец, добиваясь особой интонации в передаче деревенской жизни, постановщик так перегружает спектакль песенно-музыкальными и прочими ретрослагаемыми, что уже и не поймешь, на каком свете ты находишься. Может быть, Гриша ехал-ехал из Москвы в бабушкину деревню и с помощью персонажа, прозываемого в программке Некто Загадочный, в машине времени перескочил лет на 30—40 назад. А что, похоже… Словом, уверен, авторам спектакля «Операция «Память» достанется еще на орехи от всякого рода раздраженных зрителей — школьных учителей, администраторов, продвинутой детворы и еще кого-то. Часть зала обязательно заметит другое. Чистоту и искренность интонаций, которые ни за что не сымитируешь — они или есть в душе, или их нет — и которыми пронизана новая постановка театра. Нельзя не увидеть какого-то совершенно бурлескно-каскадного Леонида Ремнева в роли Пала Акимыча. Поразительно легко актер находит в себе новые стилистические краски, и как его Пал Акимыч букетом цветов «салютует» на сцене, так Л. Ремнев «выплескивается» в зрительный зал. А дебют еще вчерашнего выпускника театрального училища А. Харитонова в роли главного героя Гриши? Работа добротная и уверенная. Есть еще художник В. Ширин, со вкусом, многослойно организовавший «деревенскую поляну» на сцене. Если рассматривать новый спектакль ТЮЗа сквозь призму его удач и их слагаемых, то зрителей последняя премьера театра не должна разочаровывать. Если же попробовать сложить все вместе — удачи и промахи, то… авторам спектакля придется потерпеть — взыскивать тоже есть за что. Кстати, на тройку главных ролей спектакля, кроме Л. Ремнева, И. Троицкой и М. Черновой, заявлены в программке и другие трое — А. Айрапетов, И. Долганова и С. Дацук. Можно предположить, что с участием последних будет на сцене происходить совсем другая история. Жизнь полна импровизаций… И самое последнее. Может быть, попросить этого самого Некто Загадочного и, например, собрать на «Операцию «Память» зал исключительно из… пенсионеров. Ей-богу, предчувствую, что произойдет что-то хорошее: старый — он что малый. Ну да ладно, пусть не так кардинально. Превзойти бы администраторам театра самих себя и собрать хотя бы два (!) зала исключительно из зрителей — бабушек и дедушек и их замечательных внуков и внучек. Атмосфера такого зала может надолго удивить и вдохновить. И потом, впервые в России, да что там в России — в мире, в зале только те, кому за 55, и только те, кому не больше 14. Черт возьми, чудеса хочется видеть не только на сцене, но и ощущать их в зрительном зале. «Ищу решение своих спектаклей в зрительном зале» — примерно так говорил Георгий Александрович Товстоногов.
Нижегородский рабочий № 74 / 17285 1 октября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
С гэговским приветом!
Когда Г. А. Товстоногов пригласил к себе в БДТ из акимовской Комедии Н. Н. Трофимова, то, говорят, года два с режиссерского пульта во время репетиций то и дело раздавался голос Георгия Александровича: «Николай Николаевич, это вам не Комедия». У меня такое ощущение, что постановщик «Леса» Н. А. Островского уже в нашей «Комедiи» Анна Трифонова на репетициях, наоборот, все время твердила актерам: «Не забывайте, что вы играете в комедийном театре!», настолько все действие, все происходящее на сцене «пропитано» приемчиками, гэгами и стилистическими выкрутасами традиционного комедийного представления. НЕКОТОРЫЕ из них совсем уж ветхозаветные, другие счастливо найдены и придуманы для нынешней постановки «Леса». Но все, буквально все отмечено тактом, вкусом, неназойливой мягкостью постановщика, и это прямиком «проводит» спектакль в сердца публики. «Лес» в «Комедiи» — обреченный спектакль в том смысле, что зрители готовы принять такую актерскую игру и солидарны с ней. Ну и все же, что, помимо игрового обрамления, приготовили нам театр и Анна Трифонова? Ведь одно перечисление «лесных участков» нашего театра вызывает содрогание в сердцах театралов: «Лес» у Вс. Мейерхольда, довоенный еще спектакль в Малом с А. А. Яблочкиной и послевоенная постановка во МХАТе, спектакль П. Фоменко, который назывался «Требуется актриса на драматические роли» и шел в той же ленинградской (тогда) «Комедии»… А что у нас? Нет, играть про то, что «грабители народа выступают в обличье ангелов-хранителей» (Г. Бояджиев), или про «темный» лес Гурмыжских и Восмибратовых с их звериной борьбой сегодня, по-моему, мало кто согласится. Все проще. Стареющая дама при деньгах и капитале положила глаз на юного кота-ловеласа, а тут еще не вовремя приключается какая-то невнятная история с племянником, провинциальным актеришкой… Сюжет, который в каждом третьем современном телефильме присутствует как данность. Поэтому ни сатиры, ни гротеска от нашего «Леса» не ждите и не пытайтесь найти их на сцене. Есть просто игра и всплески эмоций. И Марина Вязьмина-Гурмыжская проводит свою роль отточенно и на подъеме. Это такой сгусток эгоизма и расчетливости, такой «выпестыш» (от слова «выпестовать») и нашего с вами времени тоже, что, боже мой, какой там век позапрошлый — кажется, наша Гурмыжская только что выпорхнула из собственного «Ниссана». Планировала ли Анна Трифонова спектакль с доминантой одной роли, не знаю, но так случилось. Многие другие персонажи, даже притом что в их исполнении тоже находятся сильные стороны, оказались на периферии происходящего. Хорош подтянутый, почти офисный клерк, а не темный купчина-самодур, Олег Фаттахов (призванный на спектакль из ТЮЗа) в роли Восмибратова. Не везде по спектаклю отстроилась роль «младого женишка» Буланова у Дмитрия Ерина, но ситуацию преображения его героя «в князи» артист исполняет отменно. Ольга Удалова в своей Улите пытается сохранить и донести до зала, часто не без успеха, чувство внутреннего юмора своей героини. Эта краска очень созвучна многим персонажам Островского. У Анны Трифоновой уже складывается собственная линия в нашей «Комедiи». После трогательных, вдумчивых володинских «Пяти вечеров» вот теперь «Лес», ну, пусть и слегка «загэченный», бывает, сила и правда чувств в спектакле подменяются накалом эмоциональности, но это то, что случается. Во всяком случае, должно случаться в театре, который избрал для себя как ведущий комедийный жанр. Жаль, что постоянный соавтор А. Трифоновой сценограф Юлия Юдина-Клюгвант на этот раз не совсем удачно поддержала постановщика: ее решение плохо читается и понимается. И все-таки сенсация на самом первом премьерном спектакле «Леса» в нижегородском театре произошла. Именно в зрительном зале. Вы не поверите, но 85 процентов зрителей, пришедших на премьеру, были явно моложе 30 лет. Где, когда можно найти еще в наших театрах молодого и динамичного зрителя? Причем администрация уверяет, что билеты и в партер, и на балкон распространялись только через кассу, и уже за две недели до премьеры в партере были выкуплены 200 мест. Пока наши менеджеры от театра, администраторы и директора решают, где бы им и как «раздобыть» на свои спектакли молодого зрителя, он, пожалуйста, преспокойно занимает зрительный зал в «Комедiи». Просто настоящий феномен этого театра. Оставим в стороне всякие разговоры про потакание низким вкусам, облегченность и невзыскательность художественных решений. Этого просто нет. Все тактично и мягко. Но нынешний «Лес» явно демонстрирует, на что опирается театр, находя поддержку у очень консервативной и не склонной до поры до времени к театральному фанатизму молодой аудитории. По пунктам. И пока без комментариев. Первое. Наши театры пропустили мимо своего внимания широкий слой публики, который незаслуженно называют «офисным планктоном». А оказывается, эта публика не только на Болотную ходит, но умеет любить и ценить свое в театре. Второе. Без ясной, до конца осознанной и до конца проведенной «зачерпнутости» происходящего на сцене с сегодняшним днем молодой зритель в театр не пойдет. Третье. На «золотых масках», к примеру, шум, гремят витии, а там, в глубине России, по-прежнему сердечность, теплота, мягкость, доброта, улыбчивость, идущие со сцены, выше цены и расценки. Это данность, господа. С реалиями жизни надо считаться.
Нижегородский рабочий № 76/ 17287 8 октября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Код утерян — ну честное пионерское
Вроде бы все понятно. Скажем, у вас есть банковская карта с определенной суммой. Но вот если вы подзабыли ее ПИН-код, то получается, что у вас ее и нет. А дальше идут вопросы. ГОДА два тому назад однажды летом я спиратствовал: перекачал себе, наверное, почти все выпуски «Ералаша» советских лет, уселся перед телевизором и… очень скоро заскучал. Нет, юмор совершенно прелестный, добрый и мягкий, трогательны многие актеры в своих миниатюрах, а уж дети-артисты тем более. Но что-то самое главное, самое важное исчезло с телеэкрана, словно моя «зрительская карта» оказалась без заветного пин-кода. Вроде бы так не могло быть, ведь детство — это величина постоянная. Скажем, история о том, как один озорной мальчишка с далекой реки Миссисипи однажды красил забор, и через двести лет не потеряла обаяния и притягательности и останется таковой еще многие годы. А здесь, поди ж ты, что-то в поведении тех девчонок и мальчишек казалось теперь несовместимым с нашим нынешним бытием. Долгими, короткими ли были мои размышления, но я пришел к выводу, что жизнь ребенка, в том числе и моя, в советские годы программировалась определенным образом. Все эти пионерские сборы, лагеря, «Зарницы», металлолом, технические кружки на каждом шагу, походы, хоккейные коробки рядом с домом, футбольные и хоккейные телевизионные репортажи без рекламы «Сиалекса» (теперь подобное надо как-то объяснить десятилетнему пацану), но с замечательным голосом Николая Николаевича Озерова: «Го-о-л!» А цирк, а ожидание каких-то огромных и невероятных путешествий по нашей Земле или даже таких замечательных, как у Юрия Гагарина… А песни и музыка нашей юности с последним синим троллейбусом, случайным, или призывом «Чуть помедленнее, кони!» и «мантрой» «Нет, ребята-демократы, только чай»… А прорвавшиеся из «окружения» наших доблестных глушилок любительские перезаписи композиций «Битлз» (ради их прослушивания мой товарищ почти самостоятельно выучил на очень приличном уровне английский)… Нет, конечно, сегодня много хорошего и свободного есть в жизни наших детей, но программа, которая закладывалась в советских пионеров, тоже осталась — как воспоминание, как неразрывная частица детства, как мечта-идея, которая мелькнула и растворилась в космосе времени. Виктор Драгунский был талантливым и чутким человеком, писателем. Его детский цикл «Денискиных рассказов» в 60-е оказался одним из самых востребованных и у юной, и у взрослой аудитории тоже. Да и сегодня это уже советская классика, пережившая полвека и охотно читаемая всеми, от мала до велика. Этой осенью В. Ю. Драгунскому исполнилось бы 100 лет. Его дочь Ксения, известный ныне драматург, не без настоятельных просьб нашего театра «Вера» написала пьесу-инсценировку нескольких рассказов отца. Вот она-то и стала премьерой спектакля «Денискины рассказы». «Удивительный день с перерывом на буфет» сыгран 28 сентября. «Веру» называют детским театром, а сегодня надо бы добавить еще одно звание — разъездной, потому что собственное здание театра обнесено голубым забором и встало на реконструкцию (как бы хотелось вместо словечка «встало» написать «закипело работами по реконструкции», но…). В условиях бесконечных разъездов по сценическим площадкам города, а частично и области тоже, не так-то просто сохранить театру жизненный тонус и знакомый нам уже художественный уровень. Но чудеса случаются (чаще всего они происходят в театре и цирке — это я вам как бывший пионер Советского Союза говорю), а «Денискины рассказы» в «Вере» получились милыми и веселыми. Постановщики спектакля Вера Горшкова, Елена Лопухинская и художник Андрей Михайлов проявили много выдумки, находчивости и изобретательности, создавая «игровую» обстановку спектакля (считается, что дети лучше «усваивают материал», если им сразу дают понять, что с ними играют). Не знаю, я бы немного уменьшил в спектакле игровые и завлекательные «переходы» и поднял бы планку его «возрастного ценза»: сейчас приглашаются зрители от 6 лет, но, похоже, публика у «Денискиных рассказов» должна быть повзрослее. И три роли спектакля сыграны Дмитрием Сухановым, Алексеем Степанушкиным и Марией Митрофановой с таким расположением к своим героям, с такой чистотой интонаций, что этому можно только аплодировать. Кажется, Алексей Степанушкин в «Денискиных рассказах» вообще обретает какую-то новую уверенность в себе, актерски становится гибче. А Мария Митрофанова просто хороша. Как-то без шума и лишней огласки эта актриса сегодня заняла место в звездном пуле актеров детских театров Нижнего. Зрителей «Денискиных рассказов» в «Вере» разочарования, в общем-то, не поджидают. Хотя аура жизни Дениски, Мишки с Аленкой интереснее, увлекательнее, богаче, неожиданнее, лиричнее и программнее, что ли, в отношении добра и любви. Даже в рассказах самого Виктора Драгунского. Так сегодня кажется. А вот как сегодня все это передать со сцены, неизвестно. Код потерян. Или, если сказать это совсем по-детски, утерян золотой ключик где-то на дне озера детских снов и переживаний. Честное пионерское. Остается только ждать чуда, что кто-то его обязательно найдет. И тогда…
Рапорт подготовил Сергей ЛАМПАДКИН. Фото Георгия АХАДОВА.
Нижегородский рабочий № 78 / 17289 15 октября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Опискин страшнее, чем дары данайцев
Последний спектакль на нижегородской сцене в первой премьерной волне нового театрального сезона (август — начало октября) оказался преинтереснейшим и прелюбопытнейшим. Я имею в виду «Опискина» — в инсценировке и режиссерской постановке Валерия Саркисова повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». НОВАЯ постановка оказалась не просто насыщенной всевозможными мотивами и оттенками нашей с вами сегодняшней жизни, но пропитанной ею, как губка в водеокеане нашего бытия. Собственно, еще сам Федор Михайлович предчувствовал особый масштаб фигуры Фомы Фомича Опискина, сообщая кому-то из близких, что здесь он имел в виду огромный типический характер, долго обдумываемый им и столь распространенный в жизни русской. Для литератора, писателя самой высшей ступенью его мастерства оказывается умение воплотить характер-тип. И тут интересно, на что же руку-то поднял Федор Михайлович? Если пропустить всякие социокультурные объяснения вопроса и сказать грубо, зримо и по-современному, то речь идет о выдающихся манипуляторах общественного сознания. Таких мы знали предостаточно, испытали, что называется, на собственной шкуре. Помню, один человек в конце 80-х объявил войну привилегиям. Дважды проехался не на служебном авто, а на троллейбусе до районной поликлиники и… я поверил. Да что там я, полстраны уверовало, что привилегиям теперь у нас кирдык, как говаривал позднее герой фильма «Брат». Надо сказать, что с привилегиями мы боремся, и успешно, до сих пор. Не жалея никаких сил, Р. Абрамович борется с привилегиями: исключительно англичан покупать дорогие футбольные клубы или с привилегиями ньюйоркцев приобретать самые дорогие жилые дома в их родном городе. А один журналист, которого я почитывал в свое время на сайте «Слон», недавно выступил против привилегии бедных и безработных участвовать, как и всем, и голосовать на выборах. «Нужно менять отношение к этим людям, надо перестать считать их «жертвами капитализма». Они сами виноваты в своих бедах» — так и написал. А пока просит примерно миллиону человек к избирательным урнам не подходить. А там, глядишь… Ведь произнесла же этой весной вице-премьер Ольга Голодец загадочную фра-зу о том, что мы не знаем, где трудятся 38 млн. россиян трудоспособного возраста. Тоже вроде безработные, получается… Впрочем, бог с ней, с этой политикой. «Перевернуть» кое-что в наших с вами головах и так хватает желающих: от «втюхателей» чудодейственных БАД до стирания, размывания граней таких понятий, как честность, ответственность, трудолюбие. Мы живем в эпоху манипуляций, и классиком в этой сфере по праву можно считать Фому Фомича Опискина. Свою версию «приключений» этого рыцаря и «оранжевой предтечи» дают В. Саркисов со артисты. Делают это так эмоционально и художественно убедительно, как редко случается на нижегородской сцене. Прежде всего чувствуется, что В. Саркисов перечитал Ф. М. Достоевского с совершеннейшим пиететом и влюбленными глазами. Это как чтение любимой книги, любимого автора. Станиславский, кажется, советовал после взятия пьесы в работу объявить для всех в театре дни влюбления в нее. В. Саркисов и все участники спектакля сохранили это чувство до самой премьерной коды. Постановщик спектакля сделал очень важный стилистический ход, немножко растормошив наших актеров, убедив их быть чуть-чуть резче, картиннее, что ли, темпераментнее, чем обычно. Достоевского нельзя играть при «средней по больнице» температуре. Здесь необходима какая-то особая «плавная» гротесковость, умение переключаться из одного регистра игры в другой. И получается же почти у всех. Хороша Елена Суродейкина — богатая невеста, выстраивающая роль на едких, но не выпирающих, а чуть заметных контрастах. Уездная дама в исполнении Тамары Кирилловой и Маргарита Алашеева — Генеральша нигде не сбиваются с тона и счастливо найденного рисунка. Мария Мельникова, пожертвовав всегдашней сердечностью своих героинь, на этот раз образец уездной барышни, у которой уже все давно задумано. Валерию Ники-тину, казалось бы, и играть нечего в крохотной роли камердинера, но ведь находит артист такие краски, паузы, интонации, что взамен получает несомненное расположение зрительного зала. И все-таки «Опискин» — спектакль двух или даже одного актера. Сергей Блохин собран и обаятелен, его герой Ростанев приближается к какой-то неискусственной, невыдуманной духовной чистоте, которой зал внимает с пристрастием. А вот Александр Сучков — Опискин — маленькая наша сенсация. Мало того, что это одна из лучших сценических работ артиста. Здесь собралось многое. И схожий, уже сыгранный Тартюф, и человечность других героев А. Сучкова, и трудно добираемый все-таки, но темпераментно-эмоциональный рисунок роли, как в «Вишневом саде». Но так, все вместе, это проявляется у А. Сучкова, пожалуй, впервые. Здесь не форсирование одного качества, или другого, или третьего, а какая-то растворенность в искренности и индивидуальности. Это, кстати, является и ключом роли. Обитатели Степанчикова верят даже не сути слов Опискина, а искренности, растворенности его самого в потоках льющейся темпераментной речи. Причем темпераментность — это «зигзаг» всегда, когда не хватает в речах интригана энергии мысли, ума. Боже, как мне напоминает подобное нашего прославленного Либералиссимуса (мое личное оценочное мнение. — К. В.)! Опискин у А. Сучкова — хват, прародитель, Адам манипуляторов всех мастей. Бойтесь Опискина больше, чем даров данайцев. (Кстати, зачем инсценировщик убрал у этого героя его апостольское имя?) Пушкин не признавал русской речи без грамматической ошибки. Мне же кажется, что не может быть любого отзыва о спектакле без ложки дегтя. Так вот, о ложке дегтя. Хорошие спектакли за последние годы на сцене академического театра делать научились. Беда лишь в том, что никак не хватает времени перевести их в разряд козырных. «Опискину» так необходимо подсократиться в прологе и первой трети спектакля, немножко отстроиться по ритмам в середине, уточниться по некоторым персонажам. На все это необходимо время. Да где его теперь взять? Уже играются премьеры.
Рапорт подготовил Кирилл ВАВИЛОНОВ. Фото Георгия АХАДОВА.
Нижегородский рабочий № 80 / 17291 22 октября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Пока без грохота аплодисментов
Те, кто убеждали самих себя и окружающих, что нижегородская театральная жизнь ничего собой не представляет, кроме провинциального болота, оказались в очередной раз посрамленными этой осенью. ДВА просто самых решительных лидера новой драмы появились, правда, довольно неожиданно, в репертуаре двух сценических площадок. Нет, и раньше случалось: В. Сигарев шел в «Вере» и идет до сих пор в «Комедiи», и М. Угаров и его «Обломов»(или «Обломоff”?) замечен был там же, И. Вырыпаев дважды сыграл свой «Кислород» у нас. Мелькали и другие имена, а в актерских и режиссерских читках пьес в последнюю пару лет перед любопытствующими предстал если не взвод, то явно целое отделение молодых, дерзких, ударных, часто лексически ненормированных друзей абсурда, постмодернизма и некоторых других измов. Затравка и культивация театральных нижегородских полей прогрессивными ростками новой драмы идет. Правда, пока без оглушительного шквала аплодисментов, но и без грохота словесной канонады, что тоже неплохо. Первой отметилась у нижегородских берегов «канонерская лодка» Вячеслава Дурненкова, и не где-нибудь, а в ТЮЗе. Я имею в виду спектакль «Операция «Память» по пьесе, написанной настоящим мэтром новой драмы в соавторстве с Ю. Алесиным. Впрочем, для некоторых это не было удивительным. Если родной брат Дурненкова Михаил — один из главных «кулинаров» «драмопоэзы» в Любимовке, то Вячеслав замечен уже давно в другом. Он много работает с разными людьми, попавшими в беду, — трудными подростками, больными ДЦП, заключенными, сочиняя вместе с ними и разыгрывая потом их пьесы. Еще В. Дурненков недавно в интервью объявил, что собирается, кажется, в одном небольшом уральском городе вдоволь наговориться с подростками и потом, уже самостоятельно, написать пьесу. В общем, как ни крути, но В. Дурненков и ТЮЗ, получается, совместимы. Сложнее с Максимом Курочкиным. Давно уже имея (в определенных кругах) репутацию блестящего драматурга, он плохо все-таки вписывается в театр (несмотря на мощную поддержку В. Мирзоева и М. Угарова),оставаясь по преимуществу драматургом читок и любительских спектаклей. Можно вообразить и представить себе, какой силы сопротивление пришлось преодолеть постановщику спектакля по пьесе М. Курочкина «Класс Бенто Бончева» Льву Харламову, чтобы ввести в «территориальные воды» театрального училища «крейсерский корабль» Максима Александровича. Однако это случилось — 12 октября в учеб-ном театре на 4-м курсе драматического отделения. Для особо переживающих за-мечу сразу — после премьеры обнаружилось, что ничего катастрофического не произошло: корабль не затонул, копилка ненормативной лексики осталась почти пуста, но и затянуть что-нибудь возвышенное и пафосное типа «Гром победы, раздавайся!», по-моему, никому особенно не хотелось. В таких случаях спортивные комментаторы говорят «боевая ничья». Но это в спорте, а в театре всегда надо выяснить, на чьей вы стороне и за кого вы, мастера культуры? Лично я, хоть и не являюсь мастером, но поддерживаю М. Курочкина. В разных интервью он признавался, что пьеса «Класс Бенто Бончева» о любви, но без любви. А что же тогда остается? В сухом-то остатке? Из пьесы буквально сочится ирония. Да, и сама фабула в этой антиутопии — иронично насмешлива. Некие молодые умы будущего догадываются, что сексуальное влечение полов не всегда определяло поведение людей и вело их по жизни, что… В общем, во времена написания «Бенто Бончева» М. Курочкин признавался, что пьеса должна существовать на грани фарса, тогда это сильно. Должна-то должна… Но, во-первых, у нас, зрителей, есть устоявшиеся пристрастия и запросы. И спектакль без любви для нас такой же нонсенс, как оказаться зимою без дров. Л. Харламов «прокручивает» красивые эмоциональные ряды через «визуальный фильм» по истории обнаженной натуры мастеров живописи и через всякие песенки на английском сленге, так славно продемонстрированном нам однажды министром Мутко (Владимир Владимирович Путин пообещал, что к ЧМ-2018 Мутко выучит еще и французский, чтобы понравиться лично Платини, но это к слову). Во-вторых, уметь играть иронично — это надо раствориться в бытовом, психологическом театре. Это другое. В конце концов, спектакль театрального училища начинает напоминать юмористику какого-нибудь (любимого мной) Коклюшкина. Это все равно что «шел на Одессу, а вышел к Херсону». Итог постановки таков, что какие там к черту сексуальные влечения: как женщина захочет, так и будет. Вот и весь сказ. А ирония? Ну, вот аранжировки песенок О. Митяева и А. Пахмутовой — это в точку. Жаль, что подобных попаданий в спектакле маловато. Хотя наиболее решительных и революционно настроенных зрителей с восклицаниями типа «нет, это не Рио-де-Жанейро!» прошу не спешить. В конце концов, какая разница, если что-то недопроявилось, недополучилось, если хорошие чувства зашевелятся у нас, зрителей. А такое есть! По одному из театральных поверий, не всякой актрисе дано сыграть любовь. Похоже, Дарья Вершинина, нынешняя выпускница училища, это умеет, это в ее органике, природе чувств. Жаль, если Дарья не закрепится в одном из нижегородских театров, а растворится, по примеру своих многочисленных коллег, в бескрайних просторах Москвы. Есть в спектакле и еще исполнители, которых можно было бы похвалить, но я не стану. Еще загордятся. Главное на сегодня, повторюсь, что в акватории театрально-училищных вод замечен необычный корабль. Без алых парусов и трех сестер на борту, но все равно интересно же.
Нижегородский рабочий № 82 / 17293 29 октября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Спасти рядового Деда Мороза
Театральный сезон напоминает морской прибой, когда одна волна премьер накатывает на другую. Можно было бы перевести дух сейчас, когда первая, осенняя волна откатилась. Выдалась она очень насыщенной — здесь и А. Н. Островский («Лес», «Комедiя»), и Ф. М. Достоевский («Опискин», драма), и Большой Горьковский (именно с заглавных букв надо, по-моему, его звать-величать и называть) фестиваль сразу с десятью новыми, по сути премьерными для нижегородцев, спектаклями, и активные заявки на нижегородской сцене современных драматургов (В. Дурненков, ТЮЗ; М. Курочкин, учебный театр; К. Драгунская, «Вера»).
В ОБЩЕМ, нынешняя театральная осень — редкий случай в нашем театральном календаре за многие годы по премьерной насыщенности, неплохим спектаклям и, самое главное, любопытству, которое все это вызвало у публики. Вторая, зимняя волна обещает быть скромнее, но зато, как бы это сказать, сказочнее. С одной стороны, новогодний перевал с его школьными каникулами диктует репертуарный выбор, с другой стороны, мне кажется, и сами театральщики почувствовали, что зрителям буквально всех возрастов не хватает нынче чего-то фантазийного, волшебного, чего-то сказочного. Театральная зима2013—2014 годов, похоже, начнется с Кота в сапогах, который затанцует, запоет и все такое прочее в начале ноября в ТЮЗе. Потом действие перенесется в водное царство, потому что в последнюю декаду ноября театр кукол обещает не что-нибудь, а феерическую историю о Садко. Постановка — худрука театра Александра Мишина, а куклы и сценография, разумеется, — Ирины Костриной. Между прочим, М. Горький из нашего былинного цикла более всего любил именно Садко, так что, выходит, мы плавно переключаемся с Горьковского фестиваля на наши повседневные дела. Это шутка. А что вполне серьезно, так это то, что еще одна сказочная феерия может поджидать нас в самом конце зимы — начале весны. Теперь уже хорошо знакомая нам режиссер Анна Трифонова («Пять вечеров», «Лес») поставит в «Комедiи» «ПринцессуТурандот» Карло Гоцци. Вот и попробуйте после этого утверждать, что театральный Нижний не превратится этой зимой в город сказок. При этом мы не перечисляем многочисленные новогодние, каникулярные спектакли в наших театрах. Их наберется предостаточно. И, скажем, такие новогодние приключения в куклах предположительно будут называться «Спасти Деда Мо-роза». Ну, ясное дело, что совсем не того, что живет-поживает в Великом Устюге, а такого рядового Дедушку. Но тут есть одна загвоздка. Любой нормальный ребенок, в отличие от нас, взрослых, знает, что Деды Морозы рядовыми не бывают, а только волшебными. Вот именно с такими Дедушками Морозами и захотелось бы загадать встретиться в нижегородских театрах нашим семьям — и детям, и взрослым — в наступающее новогодье. Хотя сказочное настроение не единственное преобладающее в наших театральных коллективах. В «Вере», например, кроме сказок будут идти репетиции М. Е. Салтыкова-Щедрина — «История одного города». Это любимое многими поколениями произведение очень-очень редко добирается до российских сценических подмостков. «Вера» сейчас ввиду капитальной реконструкции своего здания живет «в людях», поэтому трудно сказать, когда репетиции Салтыкова-Щедрина закончатся, но, возможно, к весне премьера — она будет называться «В городе N» — и будет готова. В драме тоже, похоже, небольшое «перепутье». С одной стороны, Б. Брехт, «Опера нищих» (снова «переназвание», так будет называться в театре известная «Трехгрошовая опера»), не отменяется. Но, вероятнее всего, премьера отложится на весну. А в зимнее расписание репетиций в театре драмы включится Ольга Михайлова. Автор современный, не так давно она написала пьесу «История одного преступления, или Три смерти». Жанр обозначен как исторический детектив. Действие происходит в 1910 году в Пензе. Там слушалось нашумевшее дело: судили крестьянку Марию Крюкову, убившую своего свекра. Волей драматурга на сцену выйдут и откликнувшиеся на это событие Толстой и Столыпин. Похоже, разные неожиданности нас здесь явно поджидают. Опять же, по традиции — теперь уже не очень приятной — зима не будет щедрой на со-временную драматургию, хотя Ольга Михайлова в одиночестве не останется. Спектакль по пьесе для подростков Ярославы Пулинович «Птица Феникс приносит счастье» начнут репетировать в ТЮЗе. Хотя у очень молодой Я. Пулинович это уже не первая встреча с нижегородской публикой, все равно можно говорить, что в полку современных драматургов этой зимой у нас ожидается прибавление. Если вспомнить еще совсем недавние наши театральные афиши, нищие на имена современных российских авторов, то у нас ныне почти сказочная ситуация. Кроме премьер, еще есть и такие события, как юбилеи. Сие грозит и двум театрам — ТЮЗу и куклам, и некоторым уважаемыми любимым нами актерам. Юбилейные даты касаются не только тех, кто, слава богу, с нами, но и ушедших — Владимира Самойлова, Галины Деминой, Николая Хлибко, Семена Лермана, Игоря Бокова… Сейчас загадывать сложно, как театры и их зрители на это отреагируют. Но хотелось, чтобы мы все, как в сказке, оказались добрее, великодушнее, памятливее, чем обычно. Посмотрим сказочные премьеры наших театров и обязательно согласимся с нашим, можно сказать, национальным постулатом и идеей: сказка ложь, но нам всем урок да намек.
Нижегородский рабочий № 84 / 17295 6 ноября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Требуется реникса!
Закончившийся Горьковский фестиваль, наверное, можно по-разному оценить, и найти в нем можно абсолютно разное. Хотя, конечно, особых откровений, удач, к которым было бы приковано почти всеобщее сочувствие и внимание, фестиваль с собой не принес и в этот раз. Что-то не случилось… НО НЕОЖИДАННЫЕ краски были, порой почти мистические. Сто десять или чуть более лет тому назад Алексей Максимович Горький томился в одной из башен Нижегородского острога, который ныне хотят превратить в офисы (уже интересная метаморфоза — в стиле современного театра). В своих письмах из острога он делился разными планами и озабоченностями, и, в частности, кажется, впервые у него промелькнула замечательнейшая идея — перевести на русский язык и издать литературу народов, населяющих Российскую империю: поляков, евреев, литовцев, финнов, грузин и так далее. Идея эта в XX веке стала одной из выдающихся культурных миссий России. По-русски заговорили, кстати сказать, не единицы, а десятки и сотни литовских поэтов, романистов, а это значит, что и сама Литва стала ближе, понятнее для огромного числа людей на земном шаре. Сейчас, когда из Прибалтики приезжают к нам гости, я всегда спрашиваю их: «Какие поэты и прозаики ваших стран переведены на немецкий, французский, итальянский языки или хотя бы на шведский и финский?» Внятного ответа на этот вопрос я так пока и не получил, зато вот на прошедшем Горьковском фестивале услышал, как М. Горький звучит по-литовски. Ну скажите, чем не мистическая история, какое интересное переплетение литературных, театральных, языковых судеб, кстати, в здании театра, которое посещал и Алексей Максимович. По воспоминаниям современников, он любил стоять в арке дома, расположенного напротив, и наблюдать за нижегородцами, передвигавшимися по Покровке, в том числе и за театральной публикой. Когда перед спектаклем того же театра из Вильнюса часть зрительских мест, а они тоже расположились на сцене, администрация «забронировала» для приглашенных, фамилии которых разместились на табличках, я чуть-чуть ошибся. Знакомую мне фамилию «вычитал» на табличке, подошел поближе, а фамилия-то другая: «Пешкова». И хотя все понятно — это была гостья фестиваля, правнучка М. Горького, но какой-то неожиданный холодок скользнул по моей спине. А что, если сейчас в зал, сюда, на сцену, возьмет и поднимется сам Алексей Максимович? Мне кажется (извините мой дилетантизм, инфантильность и прочее), он бы задал нам с вами такого перцу, если бы увидел свои спектакли из афиши своего же фестиваля. Один чеховский персонаж русское слово «чепуха» прочитал латинскими буквицами, и получилось у него «реникса». Вот чем был тароват последний Горьковский фестиваль, так это рениксами, которые оказались даже поразвесистее и поядренее, чем традиционная русская клюква. Лучший спектакль фестиваля для меня — «На дне» Оскараса Коршуноваса. Но сегодня без реникс невозможно притрагиваться к М. Горькому, поэтому за тридевять земель везли литовцы в Нижний в качестве оформления более сотни ящиков из-под стеклотары — а как еще рассказать о главном занятии обитателей ночлежки? Но и это чепуха по сравнению с главной рениксой. В финале литовского спектакля появляется Актер, но уже как бы тенью принца Гамлета (не путать с тенью отца Гамлета). В своем монологе он останавливается перед современной кар-той стран Евросоюза — с гербами, флажками на ней. Может быть, он передавал мысленный привет Европарламенту или еще чего, но принадлежность этой карты ночлежке, наряду с Монбланом ящиков из-под стеклотары, самой стеклотарой, — это, я вам скажу, ход. Самый большой резонанс на фестивале вызвал спектакль Евгения Марчелли «Дачники», который он поставил, еще будучи главрежем в Омске. Театральность этой работы несомненна, но не надо большого зрительского внимания, чтобы заметить два основных приема Е. Марчелли. Актеров на сцене он любит доводить до пограничных состояний истеричности и полуистеричности. И поскольку всякая истерика не эстетична, режиссер очень лихо обрамляет задуманное им действо в некую карнавальную среду. Карнавализация М. Горького — это, несомненно, новое в прочтении замечательного драматурга. Только вот причем тут, собственно, текст М. Горького? Один известный дирижер любил говорить, что в любой партитуре есть такая маленькая деталька — нотки — и с ними приходится считаться. Е. Марчелли больше сверяется по компасу карнавальности. Как воодушевленный болельщик, я стал уже готовиться к бразильскому чемпионату мира по футболу. Читаю в одном солидном издании, что Бразилия — это футбол и карнавал, а на карнавале самое главное — извините, как написано, так я и цитирую — попки, в них вся соль. Очевидно, Е. Марчелли это знает давно, поэтому «подсолил» «Дачников» изрядно, часть публики просто обалдевает от некоторых карнавальных откровений. К тому же становится ясно, что появившийся на программке спектакля из Омска но-вый автор «Алексей Пешков» (ну почему не написать далее «цеховой малярного цеха» — эх, такая реникса пропала) — это совсем не цинизм, а все та же игра в карнавальность. Ну что за карнавал без масок — вот и извольте получить. А с Алексеем Максимовичем происходит вот что. Пришло и справедливо занимает первую линию нашей театральной сцены новое поколение постановщиков — сорокалетних. Для них М. Горький, якобы реликт соцреализма, в сложнейших культурных, социальных аспектах неприемлем. В лучшем случае жизненные смыслы ищутся в автономно ограниченном внутреннем мире горьковских героев. Поэтому-то В. Данцигер и пишет на программке своих «Мещан»: «Экзистенциальная драма». В этих поисках «внутренних автономий» что-то, конечно, есть, хотя и рениксы столько, что хоть ко-сой коси. Боюсь, насмотревшись марша сорокалетних по творчеству М. Горького, кто-то из критиков обязательно напишет статью «М. Горький против нас» (в противовес известным лозунгам «Островский с нами» и т. д.). И еще реникса — от устроителей фестиваля. Все делается у нас под копирку и по образцу и подобию. Еще на V фестивале региональные чиновники распорядились, чтобы был учрежден приз имени Н. А. Левкоева. Николай Александрович — неплохой актер, хотя в труппе нашего театра работали мастера и посильнее, поярче его. Да и кто сегодня помнит и знает что-то убедительное о Н. А. Левкоеве (разве только Святослав Михайлович Ушаков)? Вот и ходил по закулисам театра хороший актер из Вильнюса Данюнюс Гаванонис, отмеченный левкоевским призом, спрашивая всех, кто же такой Левкоев. Хотелось очень сказать ему: «Да такой же актер… Только вы лучше». Может, черт с ними, с именными призами, с длинными афишами (девять спектаклей фестиваля). Может быть, в афише стоит слегка подсократиться, а самое лучшее — в данном случае спектакли из Вильнюса, Омска, Петербурга — стоило бы сыграть на радость публике по нескольку раз подряд, каждый пару-тройку вечеров. Вот это было бы по-нашему, по-горьковски, по-нижегородски, а не как у всех. А то ведь хотели как у всех, а получается как всегда. Хотели М. Горького, а случалось, блуждали среди всякой рениксы…
Нижегородский рабочий № 86 / 17297 12 ноября 2013 Источник:
ПОДМОСТКИ
У Кота в сапогах аллергия на кошек
В ТЮЗе состоялась премьера нового мюзикла Идея поставить спектакль по знаменитой сказке Шарля Перро «Кот в сапогах» у молодого режиссера Дмитрия Крюкова возникла давно. Это произведение он любил с детства и порой примерял на себя главную роль, наряжаясь в плащ и изображая усатого-хвостатого персонажа. Затем ему довелось встретиться с героями Перро в Саровском театре и даже сыграть Маркиза де Карабаса. Спустя годы мечта сбылась, и недавно Дмитрий представил премьеру мюзикла о приключениях находчивого Кота на сцене ТЮЗа. В ОТЛИЧИЕ от многих режиссеров, которые стремятся удивить зрителей современной интерпретацией классических сюжетов, Крюков постарался не отходить от оригинала. Даже декорации и костюмы к спектаклю напоминают иллюстрации к старинной книге сказок. «Ожившие пасторальные картины» — так охарактеризовал их Дмитрий. — Все костюмы вы-держаны в стиле рококо XVIII века, — рассказала художник спектакля Екатерина Крюкова. — Это поможет детям прочувствовать красочную атмосферу далекой эпохи. Никаких современных элементов в спектакле нет, за исключением, пожалуй, хореографии, которая сочетает в себе разные жанры. Впрочем, авторы все же позволили себе ввести в сюжет пару новых, весьма колоритных персонажей — «криминальную птицу» Ворону, прислуживающую Людоеду, и Кошечку Принцессы, которая составила отличный дуэт с главным героем. В остальном же расхождений с произведением Перро нет, персонажей ждут приключения, и в конце добро побеждает зло. По словам режиссера, мюзикл будет интересен не только детям, но и их родителям, которые наверняка найдут для себя что-то забавное и полезное, попав из бытового мира в волшебную страну. Работа над постановкой продолжалась чуть больше месяца. Самыми сложными моментами, по признанию Дмитрия Крюкова, стали танцевальные номера — а их в спектакле около 20. Кстати, музыку к «Коту в сапогах» писал наш земляк, композитор Егор Шашин, песни которого есть в репертуаре многих звезд российской эстрады. — Над музыкальным спектаклем мне довелось работать впервые, и не раз слышал о том, что это очень сложный жанр, — признался Дмитрий Крюков. — Но, как говорила мой педагог Рива Яковлевна Левите, когда актера переполняют чувства, он начинает петь, а когда он уже не может петь, начинает танцевать. Наши же герои поют и танцуют весь спектакль. То есть можно представить, на-сколько яркие эмоции испытывали артисты. В спектакле заняты в основном молодые актеры, выпускники Нижегородского театрального учили-ща. Так, для исполнителя главной роли Артура Зимина «Кот в сапогах» стал дебютом. — Эта роль многому научила меня, — рассказал Артур. — Было непросто протянуть свою линию, не забывая при этом о сути того, что мы играем. Когда я в детстве читал «Кота в сапогах», главный герой для меня был неким загадочным, волшебным и даже в какой-то мере мистическим персонажем со своими мыслями и переживаниями. Впрочем, даже после того, как я его сыграл, он таким и остался. Возможно, теперь для меня он стал более живым, веселым и разносторонним. Для того чтобы вжиться в роль, Артуру пришлось много наблюдать за кошками. Правда, в этом тоже была сложность, так как у актера... аллергия на шерсть. — К сожалению, я не могу держать дома животных, поэтому приходил к знакомым, старался издалека наблюдать за повадками их котов, — поделился Зимин. Встретиться с «Котом в сапогах» нижегородские зрители смогут 23 ноября, а также 6, 11 и 22 декабря. Создатели спектакля уверены, что скучать не придется ни детям, ни взрослым!
Нижегородский рабочий № 88 / 17299 19 ноября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Коллекционеры, на старт!
Я помню театральные программки, ну, скажем, тридцатилетней давности. На самой тусклой, чуть ли не оберточной бумаге в одну типографскую краску следовал текст из названия спектакля, действующих лиц и исполнителей и в лучшем случае с небольшим логотипом театра в самом начале. Дешево, безвкусно и даже не сердито, потому что на что же было сердиться-то. ТЕАТРАЛЬНЫЕ программки тех лет мне иногда напоминали меню в советских столовых. Их обычно вывеши-вали перед кассой, порой даже в специальных рамках, где черным по белому было расписано, что предлагается на первое, второе… Впрочем, меню-то были иногда «покрасившее», потому что работницы столовых порой украшали их собственноручными рисунками цветов или вырезными фрагментами открыток. Так, рассматриваешь меню на 5—6 ноября, а внизу под ним открыточная «Аврора» дает свой знаменитый залп — на этот раз, возможно, по среде — всесоюзному рыбному дню… Но настали и другие времена. Всю историю театральной программки вряд ли можно описать в нескольких словах, но где-то уже на рубеже веков процесс пошел (хочешь не хочешь, но вспоминаешь слова бывшего генсека). Появилась бумага высшего качества, другая печать, новые интересные шрифты, программки «обзавелись» всевозможными плашками. Это уже было что-то. Причем программка стала серьезно расширять свои «роли». По-моему, главный режиссер Дзержинского театра кукол Владимир Яковлевич Казаченко первым в нижегородской театральной епархии стал практиковать программки, с которыми ребенок не хотел расставаться и после спектакля. Они или интересно складывались, или это были раскраски — пришел домой, вспомнил увиденных на ширме героев, захотел порисовать их, еще раз — в цвете! — представить себе увиденное и пережитое. В. Я. Казаченко стал одним из первых проводников «педагогической» театральной программки. А вообще где-то с миллениума в наших театрах началась эпоха бурного введения фирменного полиграфического стиля. Стали проводиться ребрендинги, в работу включались художники, дизайнеры, администраторы. Не обходилось без довольно-таки курьезных вещей. Напри-мер, каждый новый худрук, каждое новое руководство в театре стремились «обновиться» прежде всего в фирменном стиле афиш и программок. Это стало признаком хорошего тона. Но не всякое обновление было в строку. Так, при прежнем руководстве ТЮЗа на программках театра появилась плашка с изображением птички, которая почему-то довольно сильно на-поминала известный персонаж фирменного стиля сетевых магазинов «Ашан». Видно, птичка летала-летала и случайно в ТЮЗе приземлилась. Птицы летают, где хотят. А выяснить поточнее биографию тюзовской певуньи невозможно — все прежние уже далече. В итоге к нынешним временам мы получили очень интересную ситуацию. Почти во всех нижегородских театрах программки стали яркими, фирменными, с насыщенной информацией: фрагменты спектаклей, актеры в ролях, кукольные персонажи, эскизы оформлений и костюмов, «настроенческие» фото — как заглавные мотивы и спектакля, и самих программок. Такие просто приятно держать в руках, рассматривать, листать, сохранить на память, потому что это, с одной стороны, тоже момент — и важный — искусства, а с другой — повод для ассоциативных переживаний, воспоминаний, часто приятных. Если вы пороетесь на своих книжных полках, в маленьких семейных архивах, то наверняка найдете программки самых последних лет и театра драмы, и «Комедiи», и театра кукол. В чем-чем, а в «сочинительстве» театральных программок Нижний не затерялся на широких театральных просторах нашей страны. Наши тоже держат марку. И, казалось бы, новых поворотов в жизни театральных программок уже ждать не приходится. Все двинулось по устоявшейся колее. Но безумству храбрых всегда находится место. Вот, скажем, в театре «Комедiя» в сентябре 2012 года выпустили программку к спектаклю «Бешеные деньги» А. Островского — как бы маленькая книжица, сброшюрованная из отдельных пригласительных билетов. Полиграфия — самая отличная, каждая страничка этой книжицы — почти что выставочная работа. Это уже небольшой графический и полиграфический этюд. В той же «Комедiи» этой осенью к спектаклю «Лес», тоже по А. Островскому, выпустили круглую программку — чем-то напоминающую старую виниловую пластинку. Ассоциации, может быть, и не очень читаемые, хотя намек на то, что все уже случалось и игралось под луной, — намек этот почувствовать можно. И тут еще другое важно: конечно, театр — храм искусства, но коммерческая составляющая тоже жизнь театра, и ее успешность совсем не в последнюю очередь зависит от умения неожиданно подать, позиционировать созданное на сцене. Пожалуй, в этом плане театр «Комедiи» и его директор Дмитрий Иванович Коновалов настроены очень решительно, а главное — их идеи в искусстве создания театральных программок можно считать прорывными. Я искал в Интернете, как правильно называть коллекционеров театральных программок, — не нашел. Но суть-то в том, что им уже пора сконцентрироваться: можно перечислить десяток театральных программок, и не только в «Комедiи», каждая из которых заслуживает стать коллекционной, представляя своеобразный синтез искусств — дизайна, полиграфии, дополнительного сценографического обрамления спектакля. Господа коллекционеры, не пропустите момент. Как говорили на стадионах во времена моей юности: «Внимание! На старт!» Конечно же, программка стала ныне частью театрального действа, но некоторая наша заторможенность в этом деле тоже есть. Ни на одной программке, даже из тех, что привлекают особое внимание, нельзя обнаружить фамилии, имена их создателей. Но как спрашивали когда-то И. Ильф и Е. Петров: «Одним нарзаном разве проживешь?» Здесь необходимы явки, пароли и адреса. Авторов!
Нижегородский рабочий № 90 / 17301 26 ноября 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Сошел с репертуара
Этой осенью, а точнее 9 октября — в день рождения Евгения Александровича Евстигнеева, не случилось по сложившейся уже традиции открыться фестивалю его имени. Это могло бы произойти в одиннадцатый раз, но… ИДЕЯ такого, как ныне принято говорить, регионального театрального праздника замечательна. Есть повод вспомнить о великом нашем актере, его детстве, юности, первых театральных и артистических шагах в нашем городе. Вообще, сохранение памяти о человеке такой изумительной талантливости — это тоже часть культуры: театральной, городской, просто человеческой, и евстигнеевский фестиваль, конечно же, добавлял что-то существенное в нижегородский культурный ландшафт. Здесь надо только сказать спасибо придумщику и основному организатору всех десяти состоявшихся сезонов — журналисту и драматургу Нине Прибутковской. В театрально-концептуальном плане у конкурса-фестиваля им. Е. А. Евстигнеева тоже были свои любопытнейшие особенности. Насколько можно догадываться, еще не было и нет ни в одном из российских городов подобных «театральных смотрин». Главное, поскольку Евгений Александрович — актер народный по сути, решено было, что его фестиваль не будет финансово зависим от бюджетных денег, госструктур. Как ни крути, а музыку заказывает тот, кто платит. Поэтому основные финансовые подпорки фестиваля — это меценатство, волонтерство, пожертвования общественных организаций. Можно, конечно, не верить, но все десять лет существования фестиваля он проводился без какого-либо административного штата. Про театральную историю пока умолчим, но в истории наших нижегородских общественных подвижек конкурс-фестиваль им. Е. А. Евстигнеева — хорошая иллюстрация гражданской инициативы и активности. Но не только этим он запомнился, конечно. Конкурс задумывался как некая калька с наших спортивных наработок. Заканчивается футбольный сезон — и появляется список 33 лучших футболистов сезона, то же в хоккее, волейболе… Это очень почетная номинация, многие спортсмены в своих биографиях подчеркивают, сколько раз входили в число лучших в сезонах. Вот и появилась такая мечта-идея: в каждом нижегородском театральном сезоне отбирать и отмечать лучшие актерские работы в пяти номинациях. Причем делать это не по принципу «всем сестрам по серьгам», а очень строго и бескомпромиссно: актер со своими работами мог победить не в од-ной номинации, мог становиться лауреатом конкурса хоть каждый сезон — было бы что предъявить публике. Надо сказать, что все, кто близко соприкоснулся с евстигнеевским фестивалем, быстро поняли его изюминку и очень трогательно его поддержали. Можно перечислять десятки имен, фамилий, организаций, которые поддержали фестиваль, и он, по всему, обещал стать еще одним пусть и скромным, но теплым, сердечным актерским праздником. Как Сквозник-Дмухановский проводил в год не один, а два или три своих дня рождения, так конкурс-фестиваль все больше приобретал черты приятного и «вне расписания» подарка для нижегородских актеров. Становился еще одной летописью нашей театральной истории. Давал повод поактивнее пообщаться с публикой. Интересная и долгая биография могла у него случиться. Однако не произошло. В связи с этим я вспоминаю такой случай. Зимой, года два назад, в Германии на дорогах возникли громадные многокилометровые заторы. Сейчас же с термосами, бутербродами в гуще этих заторов оказались сотни волонтеров. Понятно, они работали от души, бесплатно. Но кто-то же помог им с экипировкой, одеялами, со всем необходимым для оказания первой помощи. Ситуация сегодня в мире такая, что и волонтерство, и спонсорство могут существовать, если определенные структуры, в том числе и государственные, их хотя бы морально поддерживают. К этому добавляются еще и специфические российские особенности предпринимательства и людей среднего класса. Евстигнеевский конкурс получил множество отказов в финансовой поддержке от таких людей по любопытнейшим причинам. «Вот если бы вас поддерживала высокая администрация, — говорили они, — или еще кто-нибудь авторитетный…» Или: «Почему у вас конкурс региональный? Давайте проводить на всю страну — тогда мы вложимся…» И смех и грех. Хотя, если честно, надо было оплачивать аренды, мечталось об альбоме горьковско-нижегородских фотографий Е. А. Евстигнеева и других материалов, накапливающихся у организаторов конкурса, требовались издание буклетов, пресс-релизов, организация и содержание интернет-сайта конкурса-фестиваля, наконец, нужна была реклама — а как все это сделать без поддержки высоких игроков в нашем театральном деле? И помогали, конечно. Все годы два человека были настоящими ангелами-хранителями конкурса — бывший начальник департамента культуры администрации города Сергей Александрович Горин и директор театра «Комедiя» Дмитрий Иванович Коновалов. Без них, наверное, многое не состоялось бы. У организаторов конкурса-фестиваля была абсолютно демократическая позиция, и помощи, даже небольшой, скорее моральной, чем любой другой, они искали постоянно у ответственных нижегородских людей. К сожалению, вот так бывает — два ключевых человека, от которых многое зависело, стояли, что говорится, насмерть. Били челом несколько раз бывшему министру культуры М. М. Грошеву, проводились у него по этому поводу совещания, даже с участием депутатов разных уровней. Безрезультатно. М. М. Грошев со своим министерским аппаратом по неизвестным театральной общественности причинам был категоричен почти как Николай Николаевич Озеров в известном своем афоризме: «Нет, такой фестиваль нам не нужен!» Еще более непонятная позиция оказалась у председателя Нижегородского отделения Союза театральных деятелей А. И. Мишина. Казалось бы, что может быть более естественным для общественной театральной организации, чем поддержка актеров, даже если их начинания очень скромные. Но не тут-то было. Вероятно, сработало старое советское лекало: если «вышестоящая» госструктура против, то «нижестоящие» общественники берут под козырек. Откроем один из секретов Полишинеля. Организаторы конкурса все время пытались найти компромисс и, когда А. И. Мишин среди недочетов евстигнеевского фестиваля отметил не очень устраивающую его фигуру председателя жюри, посоветовавшись, решили пойти навстречу руководителю нижегородской ячейки СТД. Если требуется спасти, поддержать фестиваль, то почему бы и нет: жюри возглавил другой человек, сегодня один из востребованнейших актеров. Не помогло. Позиция у председателя СТД оказалась стальной, словно иллюстрация к давнишнему нижегородскому присловью: «Дома здесь каменные, а люди — железные». И все-таки жаль. Конкурс-фестиваль вносил оживление в нашу не очень уж и бурную театральную жизнь. Был внимателен к актерскому ремеслу. Хранил память об удивительном актере. Побуждал быть зрителем, театралом. «Многие просто не знают, что готовы смотреть спектакли, — сказал недавно Лев Додин. — Заставить их любым способом — такая игра стоит свеч». И вот — о конечном итоге. Прочитал как-то в интернетовских сетях с год назад, что есть вот у нас евстигнеевский фестиваль — не то вроде и не се. А как только появились среди его организаторов новые люди — председатель жюри и так далее — все наконец-то почти образовалось и преобразовалось. Обидно стало за Нину Прибутковскую, за множество скромных людей, которые, буквально насколько хватало сил, бились десятилетие за то, чтобы фестиваль оформился, вписался в наш текущий театральный репертуар, чтобы теплота, искренность, сопровождавшие его первые шаги, росли… А потом подумалось: черт с ними, с обидами-то. Ваш ход, господа, которые именно с собой и своей театральной деятельностью связывают театральное будущее Нижнего. Волонтерский пост сдан. Принимайте. Создавайте свое и делайте это лучше. Вам воздастся.
Нижегородский рабочий № 92 / 17303 3 декабря 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
На уровне сердца
Досталось тут мне… Давно замечено и отмечено: журналисты пишут и говорят охотнее о негативе, потому что это выбивается из будничности, привлекает внимание публики. И вот, несмотря на юбилей — 85 лет! — театра юного зрителя, меня просто «за-шаховали» недавно две молодые журналистки, стараясь найти в моих словах, комментариях о юбиляре что-нибудь негативное. Собственно, их «подстрекательских» вопросов было всего три. 1. Правда ли, что скандалы недавней давности в театре подобны катастрофическому извержению Фудзиямы, после этого ТЮЗ надо просто закрыть? 2. Есть ли хоть какое-нибудь будущее у театра, который в советские времена был площадкой для агиток, адресованных детям младшего и среднего возраста? 3. Уместно ли играть в детском, молодежном театре что ни попадя — например, «Визит» Ф. Дюрренматта? Отвечу как могу, по порядку. ТЮЗ действительно несколько лет назад увиделся кое-кому другим. Развлекательный разгуляй, кафе, бары, разместившиеся в здании театра, а еще гастрольная антреприза, брызги шампанского… А где-то там внутри, во глубине развлекательных руд, в разных комнатках разместились бы малые и мини-сцены для зрителя отнюдь не массового. Над театром нависла угроза «переформата», а тут еще целая цепь бездарных бюрократических кадровых и прочих решений, приведших к разделу труппы на две неравные части. В общем, несколько лет театр штормило, ушли, как в Бермудском треугольнике, целые сезоны как коту под хвост. И неизвестно, чем бы это кончилось, но на театральных сценах часто происходят чудеса — непонятно по чьей воле, но добро тоже умеет себя показать. Довольно непросто, но все-таки сложился в ТЮЗе «руководящий дуэт» — директор А. С. Гарьянов и художественный руководитель В. Л. Шрайман, человек, кстати, очень известный в профессиональных театральных кругах. Они-то и вывели тюзовский корабль из мрака бед и катастроф. Сегодня наш ТЮЗ снова набирает творческий потенциал, восстанавливает позиции в интеллектуально-культурной инфраструктуре города. Наблюдать за этим процессом не менее интересно, чем за ситуацией, когда семь бед и конца им нет. Что касается советского заидеологизированного прошлого, ответ здесь прост донельзя. Спросите у тех, кто в свои детские, юные годы бывал в Горьковском ТЮЗе, видел на сцене И. Неганова, А. Палееса, А. Усова, видел и сопереживал романтизированному театру В. Витальева, театру ироническому, открытому для детского восприятия счастья Б. Наравцевича, чистосердечному, правдивому, доброму театру Л. Белова, — и не надо будет сочинять всякую полуправду о каком-то там агитационном диктате. В связи с этим вспоминается такое. В 43-м году молодой московский актер, боец Краснопресненской дивизии народного ополчения, израненный в бою, получивший инвалидность, Виктор Сергеевич Розов вернулся на родину, в Кострому. Жизнь была трудная, голодная. Розов написал пьесу — «Вечно живые», и друзья его отнесли ее цензору, в облит, как тогда полагалось. Читал пьесу старик-цензор, и, возвращая ее вскорости молодому автору, он сказал: «Читал, товарищ Розов, вашу пьесу. Плакал. Но запрещаем». Это только через несколько лет спектакль «Вечно живые» станет в Москве одним из самых любимых зрителями, а фильм, снятый по пьесе, обретет мировую славу в Каннах. Много ранее того — в 90-х годах еще позапрошлого века — молодой театрал К. С. Алексеев (псевдоним Станиславский) передал цензору свою инсценировку повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». На инсценировке цензор начертал запрещающее: да, и повесть, и пьеса замечательные, но «настоящая пьеса К. С. может произвести на зрителей… самое тяжелое, самое безотрадное чувство…». Господи, да всегда и везде цензура была абсолютно одинакова. И лучшее, что было всегда и везде в театре и искусстве, старалось утвердить диктатуру совести. Что мешает сегодня убавить обороты развлекалова, пустопорожности, вульгарности на тех же наших сценах? Жить по совести всегда трудно — и сейчас, и при советской власти, и во времена, когда начинался Московский общедоступный художественный театр. В театральной среде так бывает: кто-то запускает некий отзыв, и вот уже он катится, как снежный ком с горы (мэтр нашей журналистики Виталий Третьяков: «Главное дело журналиста… писать и говорить банальности в момент, когда эти банальности более всего похожи на откровения»). Одна критикесса высказалась, что негоже играть в молодежном театре Ф. Дюрренматта — не понятно, устарело и прочее. А спектакль В. Л. Шраймана «Визит» в нашем ТЮЗе — о том, как равнодушие окружающих губит, убивает человека. Спектакль о человеческом равнодушии, механичности поведения людей — чем он плох в сегодняшней юной среде? Вообще даже притча есть. Мальчик просит рассказать военное стихотворение. Отец читает о пыльной, изнуряющей путников дороге. «Разве это про войну?» — спрашивает сын. «А как же? Вот идет по дороге вышедший из боя отряд…» В сегодняшнем детском молодежном театре можно ста-вить все. Весь вопрос — как, через какие эмоции, сердце это пропущено. Тюзовский «Визит» вызывает интерес и большое сочувствие. Знакомый нижегородский журналист рассказывал, как готовил один из самых первых своих газетных материалов — отчет об открытии какой-то выставки. Уже в редакции главный редактор допрашивал молодого журналиста: «На каком уровне произошло открытие?» Журналист стал говорить что-то об экспозиции, о публике… «Я спрашиваю, кто был из…» — сурово уточнил редактор и указал пальцем наверх. Журналист стал называть фамилии. «Значит, открытие состоялось на уровне секретаря обкома партии, — подвел итог редактор. — Пиши, ограничивать в объеме материала тебя не будем». Смешная история. Но ее «установка» мне все-таки нравится. Давайте все мы — бабушки и дедушки, папы и мамы, наши любимые детки — вспомним самое приятное, самое радостное, самое счастливое, пережитое нами в ТЮЗе. Вспомним имена любимых артистов, вспомним наши классные культпоходы в театр, вспомним, как мы переживали в тюзовском зале не меньше, чем у компьютерных дисплеев со стрелялками. Вспомним ну пусть о самом крохотном, но все-таки волшебстве, которым одаривал нас именно наш театр — театр юного зрителя. Давайте отметим юбилей ТЮЗа на самом высоком уровне — уровне нашего сердца.
Нижегородский рабочий № 94 / 17305 10 декабря 2013
Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Мелодрама для четвероклассников, или Все включено
В последней премьере в академическом театре кукол — «Садко» — задействовано все самое лучшее, чем располагает театр, из нынешнего творческого стиля и почерка. СОБСТВЕННО, все резервы брошены в бой. А они немалые. Пьеса С. Прокофьевой и Г. Сапгира пусть и подустаревшая, но крепко отстроена драматургически. Очень профессионально художницей Ириной Костриной выполнены куклы, о некоторых из них хочется сказать: просто замечательные. Мизансценические разводы, особенно в подводном царстве, — образцовые. А «вставная» сцена с «гуляющими» под сводами театра рыбами-акулами (кто знает, может, водились когда-то в Ильмень-озере) заводит зал посильнее, чем футбольных фанатов — гол любимой команды. Приверженец строжайшей игровой дисциплины на сцене и на ширме постановщик спектакля Александр Мишин и здесь верен себе, как никогда вышколив актеров почти до автоматизма подразделения кремлевского караула. Ну, что в любом спектакле наших кукольников обязательно находятся актеры, которые сумеют порадовать и согреть сердца зрителей, и говорить не надо. На этот раз в ударе мужская часть труппы. Почему-то постоянно грустный и не очень дерзкий, но наполненно проживающий свою «линию любви» к замечательной девушке Любаве Садко — Марат Сабиров. Совершенно разгильдяистый, хотя себе на уме, Осьминог у Сергея Нужина. Царь Морской получился у Александра Жеребцова таким шоуменистым олигархом — ну, еще немножко, и совсем а-ля Полонский. Да и других актеров и создателей спектакля «Садко» есть за что похвалить… Полный успех? Да вот если бы. Садко, если кто читал сами новгородские былины, человек необычный. То, что он купец, — воля случая и доброго провидения, не более того. Вообще-то он гусляр прежде всего, зарабатывающий этим своим искусством на пропитание, он, сказать другим штилем, бард и менестрель, приглашенный на почестные пиры. Садко — «мастер играть в гусельки яровчаты». Этим и прославился прежде всего. А своей дерзостью, свободолюбием — кто еще может бросить вызов новгородскому купеческому олигархату? — он, наверное, больше всего и запомнился новгородцам. Для них Садко был примерно тем, чем для нас Владимир Семенович Высоцкий. Так почему бы не дерзнуть — и увидеть Садко в спектакле не только через призму вяло продолжающейся любви к Любаве, а немножко другим, более обобществленным человеком? Авторы спектакля так поддались гипнозу С. Прокофьевой и Г. Сапгира, что выдали на-гора какую-то мело-драму, адаптированную для четвероклассников. Причем мелодраму без поэтического флера, без волнующей красоты переживаний, мелодраму под безрадостный стандарт страшного производства российского ТВ. Прославленный английский режиссер Питер Брук считал, что режиссерские формы обновляются на театре примерно каждые пять-семь лет. Может, где-то и обновляются, но консерватизм художественного руководителя театра кукол Александра Ивановича Мишина удивляет — все делается на бесконечном повторе уже известного, уже опробованного, уже множество раз обыгранного. Искры театральной новизны нет. Помню, в детстве ехали с семьей куда-то на полуторке. Вдруг машина остановилась, шофер какое-то время ковырялся в моторе, а потом, облокотившись на капот, с горечью произнес: «Искры нет!» Что это такое, я до сих пор не знаю, но вот отчетливо представляю, что на протяжении всего спектакля «Садко» если и объявится пара сцен как-то свежее театрально оформленная, вроде первого появления Осминога, то и… все. Понятное дело, что дети-зрители предыдущего в постановочной практике театра не знают, им-то все внове и хорошо. Но представьте себе, каково актерам и другим участникам спектакля из одной постановки в другую одно и то же твердить сто (и более!) раз. Ситуация в академическом театре кукол — как в «Подмосковных вечерах»: «Речка движется и не движется». А хочется новизны, художественной дерзости, фейерверка фантазии. Хочется, чтобы актеры попробовали разные стилевые голосовые диапазоны. Хочется, чтобы даже для детей (а для них, известно, надо играть так же, как и для взрослых, только лучше) создавались спектакли современной, сегодняшней психологии, спектакли концептуально обогащенные, где сказочные приключения дополнялись бы образом мира. Для взрослых продолжается, а для детей начинается диалог человека с временем и пространством, происходит вчувствование, осмысление связи человека с традициями, бытом, природой, родным словом. Поверьте, это совсем-совсем другое, чем передвигающийся по сцене без своих любимых гуслей Садко, чем его пение спиной к зрительному залу. Мелочи? Но за ними — отсутствие вчувствованной и живой конструкции образа. Конечно, горячку пороть никак нельзя. В конце концов, наш театр кукол цену тому, что умеет и делает, знает. Но художественному руководителю, творческому составу театра уже пора подумать над новым изобретением пороха и велосипеда. Все известные резервы уже давно в бою. Чем удивлять будем? Бег по накатанному или?..
Нижегородский рабочий № 96 / 17307 17 декабря 2013 Источник:
ТЕАТРАЛЬНЫЙ ГОРОДОВОЙ
Буфет и кило конфет
Во всем чувствуется предновогодье, и в театральном закулисье тоже. В этом году в Нижнем на всевозможных детских елках, представлениях, утренниках, спектаклях, как подсчитали, должно побывать 200 тысяч детей. Вообще-то говоря, это население не такого уж и малого города. ТАК вот, этот «снежный новогодний городок» переживает последние дни затишья, а где-нибудь после двадцатых чисел — старт, и наши театральные залы, в частности, наполнятся таким бодрым шумом и гамом, что мало не покажется. А я помню, как мы с моим другом Серегой в первом классе готовились к новогоднему представлению. В первую очередь мы проанализировали, что будет в новогодних подарочных бумажных пакетах от Деда Мороза. Три-четыре шоколадные конфеты — это раз. Маленькая аккуратная мандаринка, завернутая трудолюбивыми тружениками полей и садов Китая в блестящую фольгу, — это два. Потом еще много чего. Но самое главное, у нас были билеты на представление не куда-нибудь, а в Дом офицеров, и мы, конечно, должны были явиться туда в военных костюмах. Родители нашли нам матроски. Но в последнюю ночь перед елкой выяснилось, что на бескозырках нет названия корабля. Я помню, как папа стоял с ножницами у большого круглого стола и вырезал буквы из названия газеты «Правда», получилось на ободке бескозырки гордое «Аврора», правда, букву «О» мама рисовала сама. Но и это было не самое неприятное. Нас с Серегой предупредили, что заветные подарки Дед Мороз и Снегурочка будут вручать только тем, кто прочитает для всех собравшихся какой-либо стих. Я выдвинул контрусловие: поскольку елка в Доме офицеров, стих должен быть военным. Несколько дней вся семья искала новогодний военный стих. Таковой не находился, несмотря на перерытые книги, номера «Мурзилки», календари-численники. Наконец, папа сказал, что военный стих на Новый год может быть только один — «Бородино» Лермонтова. И я стал учить. Стих оказался необыкновенно длинным. Последние две ночи перед елкой я почти не спал, мне все время мерещилась страшная картина — Дедушка Мороз, обращаясь к залу, говорит: «А тебе, матрос с «Авроры», подарка не будет!» Надо сказать, что у Сереги задача была легче. У него было стихотвореньице, как считалка: «Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять…» Ну, далее там такая история: охотник хотел зайчика застрелить, но появляется Дед Мороз, картина волшебным образом меняется и заканчивается все благополучно — заяц от Деда Мороза получает кило конфет. На утреннике я выступал первым. Конечно, меня, как и других детей, водрузили на табурет. Немало утомив Дедушку Мороза и Снегурочку, а также многих стоявших в окружении детей, я благополучно дочитал «Бородино» до конца. Поскольку мне казалось, что в нем военной атрибутики очень мало, читая Лермонтова, я особенно сделал ударение, почти прокричав фразу: «Прилег вздремнуть я у лафета». Это насмешило Снегурочку, некоторых родителей, наблюдавших издали за происходящим, но матросы с «Авроры» не сдаются. Вскоре заветный подарок был у меня в руках. Здесь я проявил слабину. Не стал дожидаться окончания выступления Сереги, а полез за заветной шоколадной конфетой в пакет. Это, конечно, добавило к переживаниям Сереги неприятные моменты, и, начав бодро, сообщив о зайчике, невесть откуда взяв-шемся охотнике, Серега замолчал, вероятно, текст забыл. Дед Мороз стал помогать, спросил: «А дальше что было?» Серега с непроницаемым лицом молчал. Я уже съел половину конфеты. «Ну и чем же все закончилось?» — спросила Снегурочка. Лицо Сереги просияло, потому что последнюю строчку своего стихотворения он помнил лучше, чем только что, во второй четверти выученное «дважды два — четыре», и он отчетливо произнес: «И кило конфет». Радостный от такого счастливого разрешения ситуации Дедушка Мороз тут же вручил Сереге подарок. «Сначала вафли давай есть!» — стараясь быть как можно дружественнее, предложил я. Серега инициативу поддержал. Я почему вспомнил эту историю? Все-таки в том, советском прошлом присутствовало нечто важное и очень хорошее. Сегодняшние наши детки, внуки, правнуки, попадая на новогодние представления, выступают в основном как потребители. Ну, побегают в фойе, как стая барахтающихся воробьев, устроят кучу-малу у буфета (иногда со слезами), покричат «Елочка, зажгись!», поглядят на очередные новогодние приключения, разыгрываемые на сцене, многие (увы, не все) получат подарки (кстати, тоже, увы, разные — в зависимости от состояния кошелька родителей) — и, в общем-то, все. Такой праздник быстро забывается, он, как бы сказать, не сопрягается с особыми внутренними устремлениями ребенка. Во сне и до сих пор я часто читаю «Бородино», и люблю это стихотворение больше всего на свете… Я вот думаю: может, к новогодью сейчас надо готовиться не только театрам, дворцам культуры, всяким концертным организациям, но и нам самим с нашими детьми? А что если выучить к Рождеству хорошее бунинское, допустим, зимнее стихотворение? Или просто без затей (пусть в сотый раз) объяснить своему дитяти, что в театре в буфете не толкаются, что в зрительном зале не пьют воду из пластиковых бутылок, а если что-то нравится, обязательно аплодируют и именно так благодарят артистов, а не криками и воплями. Знакомая сокрушалась недавно по телефону. Ее сын приглашает к себе на Новый год друзей, одноклассников. Поход в кондитерскую и знакомство с ценниками не очень обрадовало знакомую, но главное не это. Чем занять восемь девчонок и мальчишек девяти лет? Телевизор, «обрыдлые» стрелялки, мультики? Мне виделся выход один: чтобы дети и сами внесли что-то творческое, хотя бы самую капельку, в свой новогодний сбор. Вот взять и записать (техника соответствующая есть), как читают они выученные стихи. Пройдет много-много лет. Соберутся они так же, но уже и со своими детьми, будут вспоминать, немножко грустить — и все это обязательно прибавит всем любви. А как на свете без любви прожить? А Сереги моего давно уже нет. Он поступил учиться в академию химзащиты. На каких-то учениях, еще курсантом, схватил непомерную дозу радиации… А я все помню, как мы с ним ждали Новый год, готовились к нему. Как Серега, стоя на табурете, облегченно выдохнул: «И кило конфет!»
Вместо рапорта предновогоднее ностальжи подготовил Сергей ЛАМПАДКИН.
Драматурга и поэта Джона Гея, писавшего еще в первой трети XVIII века, плохо знают даже на философских кафедрах университетов. И то сказать, автор пасторалей и нескольких пьес особо не прославился, если бы не написал по подсказке своего друга Дж. Свифта пьесу «Опера нищих». Поскольку Джон Гей писал и басни, то мораль сей истории такова: не имей (по-современному сказать) тысячу фунтов стерлингов, а имей одного друга (если он, конечно, Дж. Свифт). «Опера нищих» имела огромный успех. С одной стороны, это была пародия на повальное увлечение в Европе итальянской оперой (отсюда непонятное для нынешних зрителей противопоставление в афише и программке: «Опера нищих», но «Не опера в двух актах»). С другой — это политическая и социальная сатира, где достается коррупционерам и коррупции, в том числе политической, будь здоров как. Сто лет пьеса шла на сценах театров, пока в 1928 году не обратил на нее внимание Бертольт Брехт и не написал по ее мотивам свою «Трехгрошовую оперу». Это уже была настоящая сатирическая издевка над политическими нравами современной ему Европы. Многие родовые черты «Оперы нищих» перекочевали в написанное и сыгранное Б. Брехтом: балладный (зонговый) строй, гротескное сочетание страсти к развлечениям у публики с подчеркнуто сатирической направленностью против нее же. Когда команда постановщиков — Вадим Данцигер, художник Андрей Климов, композитор Михаил Хейфец — объявила о своем интересе к театральному сюжету, уже почти двести лет бродящему по Европе, все подумали, что речь идет о «Трехгрошовой опере». Но в Нижегородском академическом театре драмы вспомнили почему-то прототип от Джона Гея, уже этим самым немало озадачив публику. Прежде всего, почти ушла из спектакля пародийность, потому что предмет пародийности растаял в дымке лет. Потом одна важная стилистическая краска стала «забивать», что называется, все остальное. Однажды у Г. А. Товстоногова ставил спектакль по Брехту польский режиссер. Он добивался от актеров особой достоверности, контактности, и на их вопрос, как же все-таки играть, вскричал: «Кабаретно!», то есть в механике эдакого шоу-общения. Я думаю, если бы кто-нибудь спросил В. Данцигера, как, собственно, играть, он бы мог громко прокричать на весь театр: «Пасторально!» А пастораль, она и есть пастораль: изображающие влюбленность пастушки и пастушки, много риторики... Вот пример. Отлично начинающему главную роль Макхита Александру Сучкову (он вообще в последние сезоны просто круглый пятерочник и отличник) вдруг как-то надоело заявленное вначале состояние, он размягчился, расслабился и стал изображать откровенного опереточного героя (слава советской оперетте!), запутывая и без того неясное осознание зрителями происходящего на сцене донельзя. И это в одной из главных ролей спектакля, что же говорить об остальных? Есть такое медицинское определение — обезвоженный организм. О спектакле «Опера нищих» можно сказать: почти «обезынтеллектуаленный» спектакль или, скажем, опереточно-мелодраматический вестерн (сегодняшний мир настолько жесток и беспощаден, что после «Оборонсервиса», после просмотров ежевечерних репортажей с моей родины — из Славянска и Краматорска — подкупы и обманы героев «Оперы нищих» — милые забавы обитателей какой-то там Аркадии). Хотя нет. Один из создателей нижегородского спектакля выполнил свою работу просто блестяще. Это сценограф Андрей Климов. Его костюмы, остроумнейшие, точно выполненные по вкусу, — это дефиле, ревю высокой пробы. Здесь-то как раз есть, живет пародия на (раньше бы написали: буржуазный, теперь пишем более толерантно) гламурный строй устремлений современных пастушков-аристократов. В любом театре есть основной, первый состав. Задействован он и в «Опере нищих», даже кое-что получается. Мария Мельникова, Вероника Блохина, Сергей Кабайло... Время от времени они собирают краски улыбчивые, даже памфлетные. Но общую погоду это не делает. Спектакль откровенно тонет в какой-то вялости мысли и пафосного настроя, в данном случае разделяющего сцену и зал. Можно, конечно, в бирюльки поиграть. Талант все может. Но что желаем? О чем толкуем? В поисках чего-нибудь остренького и гламурненького? Или все-таки томимся по ясному воздуху души?
Каждый театральный сезон отличается от предыдущих, но общее все-таки есть: появляются театральные события, прежде всего премьеры, которые привлекают к себе особое внимание публики. К сожалению, в сезоне, заканчивающемся ныне, почти не оказалось премьер, вызывающих повышенный интерес.
По серьезному счету, на мой строгий взгляд, только один спектакль — «Опискин» в академической драме — можно рассматривать как событие. Получается, что сезон мы прожили без лидеров. Хотя почему же? Нашелся-таки человек, который в вопросы лидерства внес самую существенную поправку.
Судите сами. Только в одном сезоне Александр Сучков сыграл в двух премьерах главные роли и как режиссер поставил еще два спектакля — на сцене родной ему драмы и в возрожденном только что им же «Маленьком театре» (первые представления игрались на Малой сцене ТЮЗа, и эту работу режиссера немногие еще видели). К этому, наверное, надо добавить всяческую деятельность в театральном училище, где, по слухам, Сучков вместе со Львом Харламовым организует какой-то экспериментальный учебный курс…
Такая упоенность работой что-то в наших театрах давненько не случалась. И уже не знаю, звездный час это или нет, но майку лидера театрального сезона артист и режиссер Александр Сучков примерил на себя, и попробуй теперь догони его.
Из множества «сезонных» работ актера для меня самой удачной является, конечно, роль Опискина в инсценировке «Села Степанчикова и его обитателей» по Ф. Достоевскому, написанной и поставленной Валерием Саркисовым. В постановках «Степанчикова» чаще всего доминируют краски сатирические. Саркисов, мне кажется, более чуток к написанному Достоевским, потому что все время «держит в уме» трагическую сторону нашего бытия, тоже подчеркивавшуюся писателем.
Сатира и трагизм удивительно переплетаются, поэтому Опискин и в спектакле оказывается и объектом осмеяния, и субъектом нашего, сегодняшнего прежде всего, образа жизни, реакции на окружающих и мир. Попадание в психологические, менталитетные, настроенческие составляющие именно сегодняшней жизни — поразительные. «Опискин» в драме очень современен, он как бы из нашей текущей жизни. Вот уж воистину: «Умирают — в пространстве, живут — во времени».
Сучков, всегда любивший героев внутренне благородных, что ли, мягких, по-человечески ранимых (Петя Трофимов из «Вишневого сада» последний пример), в «Опискине» время от времени впадает в состояние зомби, фантастического угара от охватившей его идейки. А мы — те, кто на сцене, и сидящие в зрительном зале, — оказывается, так любим, чтобы нами манипулировали. Действия Опискина падают на психологически подготовленную почву. Он порождение зла, с которым мы давно (на столетие?) смирились…
В «Опере нищих», где у Сучкова еще одна главная роль, артисту не повезло. История, которую рассказывают со сцены ее создатели, настолько не загружена содержательными смыслами, что у так эффектно появляющегося на сцене Макхита просто нет воздуха, роль «зависает» в карикатурно-шаржированной статике.
Появление спектакля «Метод Гронхольма» по пьесе Жорди Гальсерана в репертуаре драмы не простой случай. В современной западной драматургии много попыток интеллектуализировать, что ли, конфликтную составляющую пьес. Иногда в таком случае получается настоящая шахматная партия. Как всякое новое, такой интеллектуализированный стиль привлекает и, что называется, «жжет». Хотя части публики (мне тоже) не хватает в таких представлениях эмоций сочувствия, добросердечия… Но тут уже что есть, то есть.
Режиссер Сучков, пожалуй, первый, кто открывает на нижегородской сцене «шахматную драму». Получается это у него довольно аккуратно, в хороших отчетливых тонах. Вообще, на мой взгляд, у него есть ахиллесова пята. Там, где надо ну просто продавить свое решение, впустить в наступательно-конфликтную ситуацию с исполнителями, режиссеру, в силу какой-то внутренней деликатности, сделать это трудно. Но если его окружают единомышленники, «заединщики», то появляется интересный результат.
Последнее случилось и в «Методе», хотя, понятное дело, чуть-чуть надо бы было усложнить имеющуюся актерскую технику: почти все участники спектакля играют не только своих героев, но еще и маски, под которыми они скрываются. Эта волна переливов, герой — маска, должна бы чувствоваться. Ну, и таким зрителям, как я, всегда не хватает сильных эмоций: эмоциональная составляющая в «Методе Гронхольма» оказалась как бы несколько приглушенной и холодной.
У Александра Сучкова случился насыщенный, наполненный театральный год. Он многое сделал и рассказал об этом со сцены. Как по пословице китайских товарищей: «Что делаешь, то и говори». В содеянном многое выиграл, многое попробовал. Позавидуешь только его целеустремленности и работоспособности.
Сейчас столько всяких рассуждений можно услышать на тему, как нам реформировать и поддержать театр. «Рецепт» Сучкова вызывает уважение и сочувствие: делай как можно лучше свое дело, а там видно будет…
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 15
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Отправлено: 14.02.13 22:04. Заголовок: театральный городовой
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума